Беспорядок в ее внешности он отметил чисто автоматически, настолько ему не терпелось высказаться, предупредить ее и успокоиться.
Миссис Хогг, несмотря на свою скособоченность, собралась с мыслями и сказала:
– Ты опоздал, Мервин.
Он скользнул в мягкое кресло, а она повернулась зажечь горелку под чайником.
– Я чаю не буду, – сказал он. – Скажи, почему ты вмешалась? Ты ходила к миссис Джепп. Какую игру ты ведешь?
– Я знаю, какую ведешь ты. Занимаешься контрабандой. – Она села в кресло у окна, так чтобы он не видел правую сторону, где лопнула бретелька.
– Тебе рассказала миссис Джепп.
– Да, и это правда. Она может себе позволить говорить правду.
– Эндрю участвует в деле, – сказал он.
– Ну, конечно, одно к другому. Ты уже развратил Эндрю, а теперь, как и следовало ожидать, превращаешь его в преступника.
– За чем конкретно ты ходила к миссис Джепп?
– Я знаю, что смогла бы ей сделать добро, выпади такая возможность. Она старая грешница. Но я не знала, что она свела дружбу с тобой и Эндрю. Она мне сказала «Мервин и Эндрю Хогарты», и меня как током ударило, в самое сердце. – Миссис Хогг вытащила платочек и промокнула глаза.
Мервин Хогарт смотрел на нее и думал: «Я себя никогда не жалею. Порочность моей жизни надломила бы более слабого духом. Предайся я жалости к самому себе, вот была бы жалость».
– Двоеженство, а теперь еще и контрабанда бриллиантов. Контрабанда бриллиантов, – повторила она название этого тягчайшего преступления деланым голосом, задирая подбородок. В профиль она была очень похожа на Мервина.
Он решил ее напугать, хотя первоначально хотел только предупредить.
В этот день Джорджина Хогг могла не переживать из-за своего странного вида, ибо Мервин хоть и смотрел прямо на нее, видел ее как-то расплывчато. Она, как всегда, взбаламутила в его душе осадок давних бед, и он уже не мог видеть Джорджину из-за того, что ее образ разрастался до баснословных размеров – зримое воплощение ошибки всей жизни. Он утонет в Джорджине, если ему не удастся ее напугать.
Он мог не бояться, что женщина, чей профиль рисовался на фоне окна, начнет когда-нибудь в открытую обличать его за брак с Элеонорой при живой неразведенной жене.
В детстве он видел, как обращается сестрица Джорджина с другими кузинами и кузенами. Десятилетняя Джорджина – с бледным лицом, рыжеватыми волосами, без ресниц и жадная-прежадная – приехала на ферму на летние каникулы и заявила им:
– Я умею знать мысли у тебя в голове.
– Ты не знаешь, что я сейчас думаю.
– А вот и знаю.
– Тогда скажи.
– Не скажу. Но я знаю, раз хожу в монастырскую школу.