Москва, Кремль, Великокняжеский дворец
Федор целовал шею своей жены, ее подбородок, ее губы, а ладони тем временем скользили по бедрам Ирины, по ее талии, ощущая сквозь тонкую льняную ткань каждый изгиб женского тела. Сарафан уже давно сдался напору царевича и валялся на сундуке рядом с летником, кокошник и платок упали на пол. Молодая женщина блаженно улыбалась и незаметно расстегивала сандаловые пуговицы на ферязи…
И тут вдруг в дверь громко забарабанили. Похоже, кулаками.
– Они там что, белены объелись? – оглянулся на дверь Федор Иванович. – Али пожар?
Он быстро скинул ферязь, прикрыл ею супругу, громко спросил:
– Ну, чего там у вас?!
Послышалось еще несколько гулких ударов, затем створка распахнулась, внутрь ввалились сразу трое бояр, а один, красный, потный и уставший, упал на колени.
– Не вели казнить, царевич, вели слово молвить… Иван Иванович преставился!
– Как?! Когда?!
– Вчерась… – выдохнул гонец. – Всю ночь скакал… Письма нет… Как дышать перестал, так я сразу сюда, а Ложка Тимохин в Старицу, к государю Ивану Васильевичу.
Федор растерянно глянул на жену. Ирина три раза торопливо перекрестилась и кивнула:
– Скачи! Со мною вдвоем долго получится.
Царевич коротко поцеловал жену в губы и метнулся из горницы.
Молодая женщина продела руки в проймы ферязи, запахнулась. Вышла на середину комнаты, повернулась на красный угол, перекрестилась снова. Затем наклонилась над своей одеждой, достала откуда-то серебряный полтинник, вложила его в руку пытающегося отдышаться гонца:
– Ступай, отдохни.
Закрыла за ним дверь и в третий раз перекрестилась на иконы. Задумчиво произнесла:
– Интересно, так я теперь кто? – резко передернула плечами и неуверенно улыбнулась.
С малой свитой и с заводными лошадьми, на отборных откормленных аргамаках Федор Иванович домчался до Александровской слободы уже к сумеркам. Проезжая ворота, наклонился к стражникам:
– Где?
– В Троицком соборе, Федор Иванович… – перекрестился стрелец.
Царевич поскакал дальше, спешился у крыльца, поднялся наверх, вошел в морозный храм. Там, в центре огромного зала, в свете восемнадцати восковых свечей, закрепленных в шести массивных подсвечниках, стоял на высоком катафалке гроб. В гробу, прикрытый до самого подбородка коричневым саваном, лежал с закрытыми глазами молодой человек. Смерть заострила черты его лица, выбелила кожу, втянула щеки. Он казался совсем еще мальчишкой.
Федор Иванович встал у изголовья и долго вглядывался в лицо брата.
Зашуршала ткань, рядом остановился священник.
– Почему здесь? – сглотнув, спросил царевич. – Это же летняя церковь, ему холодно!