– Дорого, вестимо, получится…
– Привозная все едино дороже. Своя же, даже дорогая, в нашу, а не чужую казну прибыток принесет. Богатство державы трудами каждодневными прирастает. Кто-то пашню поднимет, кто-то бархат соткет, кто-то мельницу построит. С каждого по малому алтыну, а казне царской лишний рубль. – Государь снова поцеловал свою жену и опоясался ремнем поверх рубахи. Удерживая друг друга за руки, супруги сели к столу, где их ожидало скромное угощение: жареные пескарики, соленая семга, ароматная гречневая каша, мед в серебряных чашечках и маленькие булочки, курага с инжиром и пастила. – А как твое развлечение сегодня прошло?
– Гость наш греческий крутил и юлил, но о кафедре патриаршей в Москве так ни слова и не сказал. Вестимо, учреждать не желает.
– Вот прохиндей! – изумленно выдохнул Федор Иванович. – Я же ему триста рублей заплатил! И остальным сидельцам константинопольским тоже серебра отослал изрядно.
Кравчий насыпал ему в тарелку кашу, отпробовал. Добавил масла и отпробовал еще раз. Ирина тем временем таскала в рот пескариков прямо с блюда. Ее кравчей оставалось только налить и отпробовать пряный сбитень.
– А знаешь, что… – вдруг решился Федор Иванович. – А давай-ка мы посадим его под замок!
Слуги замерли, а Ирина испуганно выдохнула:
– Константинопольского патриарха?!
– Я его со всем уважением посажу, – пожал плечами государь. – Где он там остановился? На подворье епископа Рязанского? – Царь поднял палец, направил на кравчего: – Иван Федорович, передай страже мой приказ подворье Рязанского епископа под крепкую охрану взять, никого не впускать и не выпускать, окромя самого хозяина и слуг его. А как возьмут под охрану, так пусть епископ Митрофан мой нижайший поклон передаст святителю и уважение, сорок соболей отборных от меня в дар и корм от царского стола в знак особого благоволения.
– И кубок серебряный, – осушила свою чашу царица и с усмешкой поставила ее на край стола.
– Но, государь… – забеспокоился кравчий, указал на стол: – Как же ты без меня?
– Мы наелись, – кивнул Федор Иванович. – Ступайте, оставьте нас. Завтра приберете.
Свита, что помогала царской чете ужинать, послушно откланялась и покинула горницу.
– Можно подумать, я сам себе меда налить не смогу! – хмыкнул государь и опрокинул чашку с желтым вязким содержимым прямо в кашу.
– И я смогу! – гордо сообщила Ирина и наколола ножом ломтик семги.
Федор Иванович налил себе из покрытого яркой глазурью кувшина сбитень, пригубил кубок, прищурился поверх него на супругу:
– Помнишь, как я тебе вино на постоялом дворе подливал?