В государевой корчме, построенной возле каменных палат купца Таракана, шум-брань и народу невпроворот. Счастливчики за столами устроились, прочие на ногах толкутся. На столах кружки, черепки, луковичная и чесночная шелуха, жирные доски к локтям липнут. Едят мало: щи да студень — излишняя трата, их и дома поесть можно; тут главное — выпить, а закусить и рукавом негрешно или общую луковицу понюхать, что над столом подвешена. Выпив, слушай, что говорят, или сам, чего знаешь, выкладывай.
Чёрный, словно грач, купчишка весь день в корчме — налит зельем, набит новостями.
— Ехал нынче утром великий обоз с добром новгородским. Налетели тут разбойники и всё пограбили.
— Что пограбили-то?
«Грач» словно ждал этого вопроса и с радостью перечисляет:
— Сребро и злато, лалы и другие каменья, жемчуг и саженье всякое, соболя и шёлковая рухлядь, вина медовые и фряжские, брашна скусная, ягоды дурманные, птицы царские, кони быстрые — многось чего!
В тёмном и душном смраде эти слова переливаются, сверкают, дразнят, вызывают зависть.
— Погуляют теперь молодчики!
— Да не шибко-то! — умеряет восторги «грач». — Главного разбойничка споймали и в пыточный дом повезли, а тама не разгуляешься. Через него и до дружков-приятелей доберутся.
— А может, и не скажет ничаво.
— Ещё как скажет! У Хованского, слышь, новый пыточник объявился из басурман. Наши-то кнутом бьют, на дыбу тянут, огнём жгут, словом, всяко изощряются. А тот, слышь, просто работает: вспорет брюхо и начинает кишки на руку наматывать. Поначалу терпишь, а потом видишь, что мало их в тебе остаётся, и всё выкладываешь — жить-то охота.
— И живут?
— Если по делу что сказал, он всё твоё добро обратно запихивает, чего ж не жить?
— А вдруг не так запихнёт?
— Бывает. Один, слышь, до сей поры через пупок дух пущает, однако живёт.
Корчма взрывается гоготом.
— Врёшь ты всё! — доносится с другого угла. — Не было никакого обоза, доподлинно знаю. Одни Князевы дружинники, с десяток, не боле.
— А кто ж их порешил?
— Вроде новгородские в отместку.
— Вовсе н-не от Н-н-нова г-города, — нетерпеливо стучит ближняя кружка, — а от К-к-к...
Помогают:
— Казани?
— Крыма?
Бедолага машет головой:
— К-к-казимира. Сто лыцарей — и все в ж-железах.
— Зачем же крулю польскому на княжеских людей идтить?
— П-п-п... — снова стучит кружка.
И снова помогают:
— Попугать, что ли?
— Полон взять?
Наконец справился:
— П-плесните медку, с-скажу.
— Тьфу ты! — плюются мужики и даже обижаются.
— Не, братва, этот разбой без татарвы не обошёлся, — вплетается в гам новый голос. — У меня шуряк в Лопасне ям держит, так сказывает, что их недавно в наши места тучей налетело. Татарве же разбои учинить и кровь крестьянскую пролить — что нам водицы испить.