Все заговорщики ссылались на то, что получали указания от Курятника, но великому князю не хотелось верить, что угроза его власти в Новгороде исходила от такого недалёкого человека. Предшественники были умнее и благороднее. Он предпочёл бы иметь дело с полным достоинства и немногословной уверенности новгородским архиепископом, но против Феофила не имелось никаких свидетельств, его имя не стояло ни на одной грамоте, и слов крамольных от него никто не слышал.
Великий князь искоса присматривался к владыке. Ему нравилось, как тот держался в споре: терпеливо выслушивал противщика до конца, всем своим видом показывая, что вникает в сказанное, не злил его обидными мелочами, не старался опровергнуть каждую нелепицу, лишь давал понять, что её вздорность понимают обе стороны. Сам великий князь уступал ему в выдержке, иногда в логике, часто раздражался, не умея скрыть этого, а владыка смотрел всепонимающими глазами, не коря за вспышки гнева. Причину нынешней крамолы он видел в деспотизме московской власти. Великий князь доказывал, что средоточие власти является благом для всякого народа и всякого существа. «Средоточие не есть подавление, — сказал на это Феофил. — Голова указуе, куда идти, а ноги сами ступают. Ты же для каждого перста указ из Москвы шлёшь». В качестве примера ненужного вмешательства привёл дело о Кирилловом монастыре. Великий князь не любил напоминание об этом споре с митрополитом из-за малости предмета и очевидности своей правоты, поэтому нахмурился:
— Господь вручил мне власть над землёю, а монастыри не в воздусях плавают, на ней стоят. Потому волен я ими распоряжаться по своей совести.
— Если следовать твоей логике, то ты волен разрушить любой храм, ибо он стоит на земле...
— Я говорю о монастырских землях, — резко перебил великий князь.
Феофил помолчал, давая ему успокоиться, и продолжил:
— Важна суть, а не словеса. И то, и другое — богоугодные заведения, и церковь сама распоряжается ими. Если пастырю доверено стадо, не указуй ему, в какой руке держать посох.
В извечном споре между первенством духовной и светской власти Феофил старался примирить крайности, которых держались митрополит Геронтий и нынешний государь. Он убеждённо говорил:
— Душа и тело — суть два начала в человеке. Они идут рядом, постоянно сообразуясь друг с другом: первая сторожит соблазны, второе ограничивает порывы. Как только нарушается согласие, человек ввергается в пучину страстей или бездну безумия. Точно тако же должны идти вместе церковь и государство. Беспредельность пагубна для всякой власти, ибо ведёт к тирании или мракобесию.