Нурдавлет радовался возможности выговориться и поделился новой заботой: приобретаемые с таким трудом знания не имели добрых последствий, ибо чем больше он узнавал, тем сильнее запутывался в сомнениях.
Сцибор с сожалением отложил обглоданную кость и вздохнул:
— Знание — это не мясо, от него не получаешь удовольствия.
— В чём же тогда смысл его приобретения?
— В применении. Удовольствие получается тогда, когда с помощью знания делается какое-то дело. Тебе нужно выбрать своё дело, как поступаем все мы: я или твой брат Джанибек...
Нурдавлет вскочил. В последнее время он не мог слушать похвалу своему старшему брату, на которого всё время сыплется милость Аллаха. Сначала он незаслуженно получил крымский трон, теперь так же незаслуженно рядится в халат праведника. Но глупые люди слушались его тогда и слушаются теперь. А Нурдавлет, столь преуспевший в государственных делах и неутомимо черпающий из кладезя премудрости, вечно в тени, вечно на задворках.
— Твой Джанибек — ничтожество! — выкрикнул Нурдавлет. — Он всегда завидовал мне, потому что я могу передать свои дела сыну, тогда как Джанибек бесплоден, как камень.
— Возможно. Но стоило ему сказать слово, и все вы слетелись, как бабочки к огню.
— Мы устали от одиночества, бесконечной зимы и тесных изб. Мы обрадовались возможности увидеться и поговорить друг с другом. Скажи любой из нас такое же слово, приехали бы тоже.
— Но сказал-то он...
Нурдавлет возмущённо заговорил, и Сцибор более не стал перечить ему, ибо не хотел ввязываться в эти бесконечные родственные споры. Не найдя ни поддержки, ни противления, Нурдавлет переменил разговор. Теперь он начал высказывать обиду на Бердоулата, жалуясь на сыновнюю чёрствость и нежелание находиться рядом с отцом.
— Я дал ему жизнь, растил и лелеял, я коплю для него богатства и умножаю мудрость...
— Боюсь, что это добро окажется невостребованным, — перебил его Сцибор. — Сыновья рано хотят жить своим умом. И потом, мудрость не переливается, подобно вину, из сосуда в сосуд.
— Но ты же учишь Бердоулата. Или я плачу тебе зазря?
— Я только указываю ему путь к древу познания, а плоды срывает он сам. — Сцибор потянулся и сладко зевнул. — Нужно поднимать твоего наследника, пока не стало совсем светло, иначе с этой уразой он весь день проходит голодным.
Сцибор дал указание слуге и обвёл косящими глазами опустошённый стол. День предстоял хлопотный, у него было много приглашений, и следовало прилечь хотя бы на пару часов. Внезапно раздался резкий крик. Друзья тревожно переглянулись и бросились из комнаты. Ещё через мгновенье ближнюю округу потряс страшный, нечеловеческий вопль — Нурдавлет тянул руки к неподвижно лежащему сыну и со страхом смотрел на торчащую из его груди богато отделанную рукоятку кинжала. Сцибор дотронулся до юноши. Тот не успел остыть и, возможно, ещё жил, когда отец жаловался на отсутствие сыновней привязанности. Он приказал никого не выпускать со двора и проверить, все ли на месте. А Нурдавлет пал на колени перед печальным ложем и стал поглаживать сына, как в те далёкие времена, когда отправлял его ко сну. Но вот рука наткнулась на рукоятку и потянула за неё — тонкое иглообразное лезвие было окрашено густой кровью. Как безумный, смотрел отец на медленно стекающие капли, а когда показалась тусклая сталь, прошептал: