Через некоторое время в сплошном пушечном грохоте стали появляться едва заметные перебои — пушки после длительного непрерывного огня раскалились и требовали охлаждения, частота стрельбы уменьшилась, а лес на противоположном берегу всё так же безостановочно выталкивал новые и новые тысячи. В некоторых местах у ордынцев обозначился первый успех, они достигли левого берега и завязали на нём бой. На одном участке приступный клин врезался в пушечный вал и вырубил находящихся там пушкарей. Ивану Молодому пришлось дать приказ на выдвижение находящихся в глубине конных ратей. Он с нетерпением всматривался в поверхность реки, словно желая пронзить покрывающий её дымный покров, и всё время скользил взглядом вверх по течению. Наконец там появилась едва заметная точка, Иван неотрывно следил за ней и уже не обращал внимания на ход разворачивающихся на берегу боевых действий. Точка приняла очертания плота, и чем больше становился подплывающий плот, тем сильнее густел скрывающий дым. Вскоре он совсем поглотил его, и Ивану пришлось ввериться нетерпеливому ожиданию.
А плот уже начал входить в полосу ордынской переправы. Мимо находящихся на нём двух пушкарей свистели свои и вражеские стрелы.
— Пора, Ерофеич, — крикнул один юношеским голосом.
— Пригнись, Тимоха, — сказал тот, что постарше, — не ровен час свои укокошат. Погодить нужно.
Внезапно прямо перед ним появилась тянувшая вверх голову лошадь. Она плыла, поддерживаемая двумя большими вязанками хвороста, и тянула за собой ордынца в рыжем малахае. Появление русских так напугало его, что он выпустил лошадиный хвост и сразу же забулькал, — по-видимому, не умел плавать. Тимошка схватился было за лук, но старший остановил: не отвлекайся! Тут же плот наскочил ещё на одного ордынца, тот проявил больше самообладания и даже метнул в русских нож. Его пришлось успокоить веслом. Плотовщики приближались к стрежню ордынской реки.
— Пора! — скомандовал старшой.
Тимошка схватил зажжённый факел и поднёс к смоляной верёвке.
— Х-хрр!
Ерофеич оглянулся на вскрик: Тимошка, сражённый стрелой, падал с плота и тянул за собой шипящий факел. Ерофеич растерянно осмотрелся, вокруг свистели стрелы, камни и железо, слышались крики поверженных и ликование достигших берега. Его взгляд упал на пищаль, он схватил её и распластался на плоту в страхе, что будет сражён, прежде чем выполнит своё дело. Он заработал кресалом, пальцы дрожали, пищальный фитиль не зажигался. Раздался резкий свист — выпущенный русской пушкой заряд дроба прошёл совсем рядом, и Ерофеич ощутил удар в спину. Боли не было, но руки стали наливаться свинцовой тяжестью. И тут он совсем успокоился. Чётко ударил кресалом и выбил сноп искр — фитиль наконец загорелся. Он просунул ствол пищали между бочонками, привязанными к середине плота, и нажал на курок. Ни подумать, ни помолиться времени уже не оставалось.