Грянул взрыв. Угра взметнулась ввысь. По краям огромного водяного столба различались летящие в небо люди и лошади, а потом всё это возвратилось в русло и рассеялось по берегам, словно речной мусор, оставленный после половодья. Никто не понимал, что произошло, и, хотя середина реки очистилась, ордынцы не спешили занимать её. Замедлили ход теснимые из леса тысячи, пореже замахали плетями сотники, загоняющие в воду своих воинов. Лавина ещё двигалась заведённым образом, но завод пружины, похоже, оканчивался. А на реке показался ещё один плот. Теперь пушкари были удачливее: они загодя зажгли смоляную верёвку и бросились в воду. Плот проплыл по течению сотню саженей, и реку потряс новый взрыв. Он причинил меньше видимого урона, но оказался более значительным по последствиям. Лавина, всё ещё не способная остановиться, начала менять направление: ордынцы, едва вступив в воду, тут же поворачивали коней и пускали их по течению, а в спину им ухали новые взрывы.
Ахмат приказал остановить переправу: его воины стали бояться этих взрывов больше, чем палачей, которым обычно отдавались убежавшие с поля боя. Теперь следовало найти виновных, поднять падающий боевой дух воинов и подумать о дальнейших действиях. Ханскую ставку устроили в Лузе, в двух вёрстах от места неудачной переправы. Первым, о ком здесь вспомнил Ахмат, оказался польский пан.
— Я так и не слышал боевых криков под Опаковом, — сказал он, — а может, ваши рыцари наступают молча?
Жулкевский затравленно молчал.
— Им что-то помешало, — наконец выдавил он из себя, — нужно подождать вестей.
— Зачем? С тех пор как мы воюем вместе, «что-то» всегда объяснялось трусостью рыцарей и лживостью твоего короля.
Жулкевский вскинул голову, желая выразить возмущение, но под презрительным взглядом Ахмата быстро опустил её снова.
— Хорошо, — продолжил хан, — подождём до завтра. Интересно узнать, что теперь придумает король?
Однако ждать до завтра не пришлось, вечером прибыл гонец от Казимира с сообщением о нападении крымского хана Менгли-Гирея на южные земли Великого Литовского княжества. Кварцянское войско не могло сдержать разбойников и быстро разбежалось. Король писал, что вынужден временно приостановить действия своих воевод и повернуть их рати на отпор нежданному врагу.
Ахмат грязно выругался — Иван заставил-таки оскалиться шакала Гирея. Может быть, даже не куснуть, а только оскалиться, но для трусливого короля и этого оказалось довольно. Сколько же раз сталкивается Ахмат с вероломством нечестивого Казимира, которому всегда что-нибудь мешает выполнять свои обязательства! Он с ненавистью смотрел на приободрившегося Жулкевского, считавшего, что причина, на которую ссылается король, вполне оправдывает поведение соотечественников. Ахмат брезгливо отбросил королевскую грамоту: