— Вот это взгляд, Дарина…
Черт, я и не заметила, как ты проснулась. Смотришь на меня сквозь челку ясными серыми глазами.
— А что… кхм… — прокашливаюсь, — с моим взглядом?
— Панический, — ты слегка улыбаешься. — Чего боишься?
— Лер, я …
— Не бойся, я не кусаюсь, — ты сладко потягиваешься, и от этого факт нашей обнаженности и полнейшей взаимной… переплетенности становится просто-таки… не просто фактом. ФАКТОМ! Ты двигаешься вдоль меня, скользя, выгибаясь, где-то — прижимаясь. Рука твоя глубоко, по-хозяйски ныряет мне за спину, вплетаясь в волосы. И продолжаешь томно: — Разве что чуть-чуть… Если попросишь…
Задыхаюсь. Потом пытаюсь проглотить комок в горле. Блять, говорить все равно не получается. Ты смотришь на меня… почти с жалостью?
— Дарь… — гладишь меня по волосам, — утро наступило. Я трезвая. И люблю тебя по-прежнему. Расслабься, а?
В таких случаях говорят: «Выпала в осадок». Вот и я выпала. Сначала — от твоих слов. Потом ослепла от твоей обнаженности, когда ты встала с постели, вся бело-розовая, пленительно-округлая, золотистые волосы по плечам. Спохватилась лишь, когда ты накинула халат и взяла полотенце.
— Лера, ты куда? — резко сажусь на постели.
Один твой взгляд, и я нелепо и некстати, но подтягиваю одеяло к груди.
— В душ.
— В душ? — переспрашиваю тупо.
— В душ, — терпеливо повторяешь ты. — И тебе советую. Дарин, мы обе липкие, потные, кое-кто… — усмехаешься, — еще и с перегаром. И косметику вчера не смыл…
— Лера…
— И вообще, — смотришь на будильник на столе, — мы на первую пару уже опоздали…
/Лера/
В душ можно было и не ходить, собственно. Нет, зубы мне почистить надо было. И косметику вчерашнюю смыть. А что касается всего остального…
Через час после душа мы были обе снова потные, скользкие и влажные, со следами засосов и укусов.
А еще — на занятия мы в тот день так и не пошли.
* * *
Зачем я все это рассказываю? Да еще в таких интимных подробностях… Просто хочу, чтобы было понятно… ясно… какими мы были тогда.
Мы были молоды. Мы были влюблены. И мы были вместе.
Мы познавали другу друга опытным путем. Ведь спросить было не у кого, да нам и не хотелось, собственно.
Нам нравилось… исследовать… экспериментировать… пробовать все. Некому было нам сказать, что так не делают или так нельзя. Можно было все, что доставляет удовольствие. Правда, иногда на нас накатывали приступы несвоевременной стыдливости. Счастье, что эти приступы одолевали нас по очереди, и пока одна смущалась, вторая поцелуями, словами, ласками, еще черт знает чем — но уговаривала, что стыдиться и смущаться нечего.