Сулла, у которого глаза почти что вылезли из орбит и на губах выступила пена, наслаждался зрелищем избиения, упивался им и выкрикивал слабеющим голосом:
— Так… так… сильнее!.. Дави его… Души!
В смертную минуту Грания Сулла, изнуренный своей яростью, своими воплями и приступом бешенства, вдруг запрокинул голову и угасшим, еле слышным голосом прохрипел:
— На помощь!.. Умираю! На помощь!..
Подбежал Хрисогон, а вслед за ним и другие рабы; они подняли Суллу и посадили, прислонив плечами к стенке бассейна. Лицо бывшего диктатора было безжизненно, веки закрылись, стиснутые зубы были оскалены, губы искривились, он весь дрожал.
Хрисогон и другие рабы хлопотали вокруг него, стараясь привести в чувство, но вдруг судорога прошла по всему телу Суллы, начался приступ сильнейшего кашля, затем изо рта хлынула кровь, и, издавая глухие стоны, не открывая глаз, он умер.
Так закончил свою жизнь в возрасте шестидесяти лет этот человек, столь же великий, сколь и свирепый: высокий ум и силы души подавлялись в нем жестокостью и необузданностью. Он совершил великие деяния, но навлек на свою родину немало несчастий и, будучи прославлен как выдающийся полководец, оставил по себе память в истории как о худшем гражданине; обозревая все совершенное им в жизни, трудно решить, чего было у него больше — мужества и энергии или же коварства и притворства. Консул Гней Папирий Карбон, сторонник Мария, долго и отважно сражавшийся против Суллы, говорил, что когда он боролся против льва и лисицы, живших в душе Суллы, то наибольшего труда стоила ему борьба с лисицей.
Лишь только Сулла испустил дух, в баню вошел раб Диодор с врачом Сирмионом и еще в дверях закричал:
— Из Рима прибыл гонец с чрезвычайно важным посланием от…
Но голос его замер на полуслове: он увидел смятение окружающих, потрясенных смертью Суллы.
Сирмион вбежал в комнату, велел вынуть тело умершего из ванны и положить на ложе из подушек, приготовленное тут же на полу. Он начал исследовать тело Суллы, пощупал пульс, выслушал сердце и, грустно покачав головой, промолвил:
— Все кончено… он умер!
Раб Эвтибиды, который привез письмо от нее, последовал за Диодором в баню; он долго стоял в углу, пораженный и испуганный случившимся, и наблюдал за происходящим. Потом, приняв Хрисогона за самое важное в доме лицо, гонец подошел к нему и, подавая письмо, сказал:
— Прекрасная Эвтибида, моя госпожа, велела мне отдать это письмо Сулле в собственные руки, но боги пожелали наказать меня, заставив явиться сюда лишь затем, чтобы увидеть мертвым величайшего из людей. Предназначенное ему письмо я вручаю тебе, ибо, судя по слезам на твоих глазах, ты один из самых близких ему людей.