Глаза Спартака загорелись гневом. Он уже открыл было рог, чтобы должным образом ответить Крассу, но, поднеся левую руку к губам, сдержался. Несколько раз провел он правой рукой по лбу, а затем сказал:
— Я не собирался ни пререкаться с тобой, Красс, ни оскорблять тебя, ни выслушивать твои оскорбления.
— А тебе разве не кажется оскорблением величия народа римского договариваться о заключении мира с рабами и мятежными гладиаторами? Надо родиться на берегах Тибра, чтобы почувствовать весь позор такого предложения! Ты, к своему несчастью, не родился римлянином, хотя заслуживал бы это, Спартак, уверяю тебя, и не можешь полностью понять и оценить всю тяжесть великой обиды, которую ты мне нанес.
— А тебе твоя непомерная гордость, присущая от рождения латинской расе, не позволяет понять всю меру оскорбления, нанесенного не мне, не моим товарищам по оружию, а роду человеческому, великим богам: ведь ты считаешь все народы на земле низшими расами, скорее близкими к животным, чем к людям.
И снова в картинной галерее воцарилось молчание.
После нескольких минут размышления Красс поднял голову и сказал, глядя на Спартака:
— У тебя истощились силы, ты просишь мира, так как больше не можешь сопротивляться. Хорошо, каковы же твои условия?
— У меня шестьдесят тысяч человек, и тебе и Риму известна их храбрость… По всей Италии стонут миллионы рабов, закованных вами в цепи. Все они беспрерывно пополняют и будут пополнять мои легионы. Война длится вот уже три года и, возможно, продлится еще десять лет; она может превратиться в пламя, которое сожжет Рим. Я устал, но не обессилен.
— Ты забываешь, что Помпей идет уже из Самния[181] со своими легионами, победившими Сертория, и что со дня на день в Брундизии ожидают Лукулла с войсками, сражавшимися против Митридата.
— И Лукулл также! — воскликнул Спартак, побледнев при этих словах. — Клянусь богами, великую честь оказывает Рим гладиаторам! Вы вынуждены послать против них все войска римской державы и тем не менее не снисходите до заключения мира с ними!
И после минутного молчания Спартак добавил:
— Если я позабыл о Лукулле, то и ты, в свою очередь, позабыл, что когда Красс, Помпей и Лукулл с тремястами тысяч воинов одержат надо мною верх, то славу за это превосходное предприятие — если победа над гладиаторами может вообще принести славу — придется делить между Лукуллом, Помпеем и Крассом.
Римлянин кусал губы: фракиец поразил его в самое уязвимое место. Овладев собой, Красс спросил:
— Какие же ты предлагаешь условия? Я хочу узнать твои условия.
— Армия наша будет распущена, римский сенат торжественно пообещает пощадить всех моих товарищей по оружию, все они, как те, кто были прежде гладиаторами, так и те, кто гладиаторами не были, будут отправлены отдельными подразделениями во все школы и цирки Италии. Я и те немногие из моих товарищей, которые были до войны рудиариями, а также все офицеры, до центурионов включительно, будут считаться рудиариями.