В воздухе повисла тишина. Гвиневра все еще напрягала свой слух, чтобы услышать хоть что-то из-за закрытой двери, куда увезли Тарквинию, но слышала лишь раздражающее дыхание своего палача, искаженное надетой на него маской.
Она осталась одна наедине с молчаливым охранником, что пристально смотрел на нее из залитого полумраком угла комнаты.
Вдох-выдох. Половина его лица закрыта, а на теле та же броня как и у того воина в лесу. Быть может, это он и есть?
— А ты неплохо держишься.
Странный тип теперь снял свою дыхательную маску, что прежде почти полностью заслоняла его лик, и взгляду Гвиневры открылось лицо, которое она бы с трудом могла назвать человеческим. В приоткрытой улыбке существа стал виден ряд острых треугольных зубов и длинный толстый язык, что скользнул по зубам, выискивая несуществующие крошки, после чего, удлинившись, все так же буднично облизнул механический глаз.
Тело Гвиневры непроизвольно напряглось. Сейчас она была прикована к странному металлическому столу. Без брони, без оружия и даже без возможности пошевелиться саламандра чувствует себя куском мяса, что попал на разделочную доску мясника.
Уставший вздох. Странный человек не спеша подходит к столу, где лежит Гвиневра, пристально рассматривая своего пленника. В холодном свете искусственного освещения его видно хорошо. Настолько хорошо, что сердце саламандры, до этого пылающее от гнева, на мгновение замирает. Она вдруг вспоминает эту плавную походку, столь необычную для людей. Ее тюремщик. Он был там, когда она сидела в темнице вместе с остальными вервольфами в ожидании своего часа. Каждые два часа он появлялся, методично выбирая по лишь одному ему ведомой схеме, одну мамоно, которую его железная свита утаскивала вглубь катакомб. Он подходит ближе и Гвиневра невольно задерживает дыхание: от него пахнет псиной и сырым мясом.
Человек склоняется над ней так близко, что она чувствует его жаркое дыхание и в следующую минуту она вздрагивает, чувствуя как его пальцы медленно скользят по ее телу, останавливаясь там, где ее бархатистая кожа была отмечена шрамами.
— Эти шрамы ты получила не в бою, — на его лице появляется оскал, — уже доводилось бывать в плену?
Гвиневра лишь злобно сжимает челюсть. Она знает правила этой игры. Чем сильнее ты просишь о милости, чем больше страха написано на твоем лице, тем сильнее те садисты, которым судьба дала в руки возможность заработать на своей болезни.
— Ты смелая, — Он наклоняется еще чуть ближе, вдыхая аромат ее тела и на его лице появляется ухмылка, — О, ты наверно думаешь, что я один из этих фанатиков вашего… эм… «Ордена»?