Тарквиния рыдает, спрятавшись от жестокого мира в объятиях Гвиневры. Может она (Тарквиния) и умрет, но пусть она (Тарквиния) умрет рядом с ней. Они могут делать что угодно, угрожать ей самыми страшными пытками, но она больше ни за что не отпустит из своей жизни этот последний лучик света.
Стальной механический голос врывается в её едва созданный островок тепла падающим метеоритом: «Инари жива, как мы и обещали. Теперь потрудитесь одеться. Вебер и Молотов хотят поговорить с вами наедине».
* * *
— Не отпускай меня, — Инари сидела, чувствуя как внутри все сжимается от взгляда тех, кто еще несколько минут назад, хотел вскрыть ей череп и потому сейчас крепко сжимала ладонь Гвиневры, боясь выпустить ее хоть на мгновение.
Они были в небольшой комнате, три на три метра. Чистой и вымытой. Только один выход, что теперь был скрыт тяжелой стальной дверью. Три стальных стула, приваренных к полу. Стол. И противный яркий свет слепивший привыкшие к скудному освещению глаза.
Их главарь — именно так решила называть его Тарквиния, краешком взгляда проследил за тем, как они сели, после чего подошел к неприметному изображению на стене в виде схематичной двухголовой птицы и сложил руки в необычный молитвенном жесте, напоминающий идол, перед которым он встал.
— Император всемогущий, все в твоих руках, пусть тьма рассеется и свет озарит мой путь, — губы почти бесшумной шепчут слова чуждой молитвы.
Он ей не знаком. И если паука она успела хорошо рассмотреть еще пока была прикована к постели, то облик второго Тарквиния видит впервые.
Он был важен. Очень. Тяжелый кожаный плащ, исписанный непонятными письменами, широкополая шляпа, что сейчас была аккуратно поставлена в угол стола, волосы с налетом седины и пронзительные голубые глаза, необычайно добрые, что словно впились ей в душу, наполняя изнутри каким то внутренним теплом. Он приветливо улыбнулся и Тарквиния увидела вторую его странность. Его лицо. Это было лицо молодого мужчины, быть может, чуть старше тридцати лет. Может и чересчур бледное, но слишком молодое для такого человека.
Она чувствовала его вкус, его возраст прямо таки витал в воздухе — несколько столетий. Это пугало и сбивало с толку. Люди столько не живут.
— От имени Империума и нашего Бога-Императора я, Максимилиан Вебер и мой друг, Молотов фон Майер, приветствуем вас в нашей скромной обители, — Вебер наконец решил разорвать ставшее тягостным молчание и с улыбкой обратился к двум девушкам, что сейчас сидели, с затравленным видом озираясь по сторонам.
Обычно на всех переговорах слово брала на себя бойкая инари, но, едва взглянув на нее, Гвиневра поняла, что от нее сейчас толку будет немного: «Давайте сразу к делу, кто вы и что вам от нас нужно?».