— Я дала им слово саламандры. Они сказали, что в обмен на твою жизнь они хотят моей покорности. И я дала им Слово. Свое слово они сдержали. Теперь мой черед.
Рот Тарквини беззвучно раскрывается, как у рыбы, выброшенной на берег: «Ты что такое говоришь?! Ты что говоришь?!». Она ударяется в слезы, налетая на саламандру со своими слабыми кулаками. — Бросить меня решила?! Да? После всего, что я ради тебя сделала!
— Они обещали сохранить тебе жизнь и они ее сохранили! — Инари быстро отходит назад. Впервые она видит как Гвиневра с нескрываемой ненавистью смотрит на нее. — Я остаюсь. И я не буду помогать тебе в завтрашнем побеге!
— Не буду?! — Тарквиния тяжело дышит. — Ну и отлично, без тебя справлюсь, старая карга! Ты мне не мама, чтобы указывать! Я сама все сделаю!
— Гаура, нет!
В комнате наступает звенящая тишина. Тарквиния ошарашено смотрит на Гвиневру, что сейчас отвернула свое лицо, стараясь не смотреть в ее сторону.
— Гаура? Кто это?
Она отвечает не сразу. Сперва сглатывает появившийся в горле ком. А после говорит тихим, чуть слышимым голосом.
— Неважно. Просто девушка. Которую я не смогла отговорить.
Тарквиния устало прислоняется к стене. В груди комом растет чувство безразличия и какой-то странной отстраненности.
— Ты это серьезно? — последняя вялая попытка изменит положение.
— Да.
Короткое слово звучит как приговор.
— Если хочешь, то я помогу тебе бежать, но не сейчас. Сейчас слишком опасно. Нас только поймали и за нами следят. Возможно, когда их контроль ослабнет, как ты и говорила.
Инари ложится на койку, отворачиваясь к стенке: «Тогда я остаюсь с тобой. Даже не думай меня отговаривать».
— Не делай мне это назло! — на лице Гвиневры появляется гнев, моментально сменяясь усталостью, — Я старая, отжившая свой век саламандра, а ты даже не целовалась ни разу. Да тебе детей рожать и рожать. Наплоди себе детей на футбольную команду, а одну дочку назови в честь старой боевой подруги.
— Мы либо бежим вместе, либо не бежим вообще!
— И как я тебе смогу помочь? Мечом? Который у меня отобрали? К тому же я дала им слово.
— Я остаюсь, — слова короткие и острые, как лезвия бритвы. Тарквиния поджимает под себя ноги, сверху укрывшись хвостом и продолжает буравить своим взглядом стенку.
— Ты упряма, как осел.
— Да, прямо как ты, — она продолжает с ненавистью смотреть на стенку, словно та была в вине за слова ее подруги.
В комнате тишина.
Наконец, Тарквиния устает смотреть на серую сталь. Оно ворочается, пытаясь улечься поспокойнее, хмурится, злясь на тупую саламандру, но не выдерживает и смотрит на Гвиневру.