— Простите, Вернер, — смущенно отозвался Зеботтендорф. — Я сам не знаю, что на меня нашло. Я почувствовал вдруг, что не могу противиться его воле. Мной как будто руководила какая-то высшая сила. Но я думаю, Вернер, что все случилось по воле судьбы. И в самом деле, я уверен, что за ними будущее, что именно им, этим мужланам из НСДАП, суждено возродить Германию…
— Это ошибка, Рудольф! — воскликнул Раушенбах. — Это большая, страшная ошибка! Помните, мы с вами говорили о мистическом значении этой реликвии? Начертанные на рукоятке кинжала древние рунические письмена однозначно говорят о том, что кинжал станет оружием последней, решающей битвы между великими армиями Запада и Востока, битвы, в которой решатся судьбы мира, битвы, за которой последует Рагнарек…
— Конец света? — переспросил барон удивленно.
— Да, конец света, предсказанный мертвой провидицей Вельвой! — В голосе Раушенбаха зазвучало воодушевление, его красивое бледное лицо озарилось странным светом. — Конец этого мира, насквозь прогнившего, полного тлена и мерзости, утопающего в низости и разврате! Этот мир будет до основания выжжен огненным мечом великана Сурта, и на его пепелище возникнет новый мир — чистый и сверкающий, населенный новыми людьми, людьми истинно арийского духа!
— Но этот человек, Гиммлер, он говорил о том же самом — о торжестве арийской расы…
— Вы видели его лицо?! Это лицо мелкого чиновника, бухгалтера, налогового инспектора! Что может понимать такой жалкий человечишка в великих тайнах мироздания? Нет, будущее арийской расы должно быть в руках подлинных аристократов духа — таких, как мы с вами! Фон Зеботтендорфы, Раушенбахи, фон Третновы, потомки крестоносцев и гордых рыцарей Запада — вот кто должен вести арийскую расу к сияющим вершинам будущего… ведь именно для этого мы с вами создали общество «Туле»!
— Успокойтесь, Вернер! — перебил барон своего собеседника. — Думаю, вы не правы, и этот Гиммлер не хуже нас с вами знает, что нужно Германии. Оставим все как есть и предоставим судьбе решить за нас, кто прав в этом споре.
— Воля ваша, Рудольф! — Раушенбах развел руками. — Сдается мне, что этот бухгалтер вас околдовал. Но я не оставлю попыток вернуть священный кинжал королей-священников…
— Я боюсь за вас, Вернер! Мне кажется, вы затеваете слишком опасную игру…
— Не нужно бояться за меня! — Раушенбах встал и направился к двери, однако на пороге остановился и закончил фразу: — Бойтесь лучше за себя… за себя и за Германию!
Штандартен вернулся домой, но его мучило смутное, тяжелое беспокойство. Он ходил по комнате взад-вперед, как зверь в клетке, и не мог понять, что же его так гнетет.