Вот уж посидела так посидела я на дереве, до самого утра высидела и глаз не сомкнула. А как их сомкнешь, коли за кустами хрустит и воет? Поймал зверюга кого-то, да сожрал, пока я на ветвях со страху дрожала. А как солнышка луч из-за горизонта прорезался, так сразу стихло все кругом.
Утро наступило в лесу, сперва неподвижное, безмолвное, а потом уж расщебетались птицы, зашуршала листва на ветру. Руки, которыми в кору древесную вцепилась, совсем занемели, но я тому только порадовалась. Могла ведь и с ветки свалиться, когда из кустов выполз на поляну голый, в крови измазанный Тинар. Подполз к дереву, вытянулся и замер. Вот уж когда я седину раннюю едва не познала со страха. Волкодлаки то обратно не обращаются, их души навсегда потеряны, нету в них ничего разумного и живого, а этот человеком пришел.
Сидела на ветке своей будто птица, во все глаза на голого мужика смотрела да думала, покинул меня уже разум аль пригрезилось все. Воин пошевелился, привстал на локтях, повел головой в стороны, встряхнулся точно собака, а после на четвереньки поднялся. Захрипел так, что у меня сердце из пяток в кончики ног перекочевало, а потом за дерево схватился, поднялся с трудом.
— Мирка! — позвал, — Мира, Мираня, где ты?
А я молчу.
— Мирааа! — на весь лес заорал, да так кулаком по стволу стукнул, что я даже ойкнула.
Он голову тотчас вверх задрал.
— Слава небесам, живая! Слезай, Мирка.
— Так я и слезла.
— Мирка, не дури.
— Прочь иди, волкодлак ощипанный.
— Дуреха! Где ты видела, чтобы волкодлаки разговаривали?
— А вот сейчас и вижу. Заманиваешь меня, злыдень, а как в лапы попаду, мигом проглотишь, не подавишься.
Тинар устало на землю опустился, подпер спиной дерево и голову на руки опустил. Сидел долго, а потом вдруг ладони поднял, да так голову сжал, что едва не треснула.
— Не дури, Мирка, — повторил. — Человек я, не видишь разве? Пока человек…
— Ты от дерева подальше отойди, тогда и спущусь. А если кусаться вздумаешь, сразу стрелу промеж глаз всажу, понял?
Воин со вздохом кивнул, поднялся да отошел к лежанке. Ногой поддел груду порванной одежды, одеяло поднял и замотался в него. После уж я решилась спуститься, а слезши, сразу за лук ухватилась и стрелу на тетиву накинула.
— Говори, злыдень, кем на самом деле будешь? Врать не вздумай, а то долго не проживешь.
— Кем я прихожусь, давно тебе рассказал, а вот кем стал, самому невдомек. Я же тебе про тварей поведал. Меня одна из них укусила, да вот и мысли не допускал, что это меня обратит. Говорил же про деревню уничтоженную, там живых людей я не видел, а значит те, кого не сожрали, все обратились. Стало быть, я тоже обращусь и долго ли еще человеком быть, не ведаю.