Вокруг рупора стали собираться люди: военные и штатские. Тихонько подходили, ложились где-нибудь под деревом или возле стены и жадно ловили каждое слово. Над головой время от времени гудели бомбардировщики, истребители… На берегу реки и в реке часто разрывались снаряды, поднимая темные столбы песка и воды. Но люди слышали только слова из репродуктора, никто не обращал внимания на смертоносный грохот.
Я прилег у бугорка, заросшего густой травой. Над головой изредка посвистывали пули, но я не мог покинуть это место, пока из рупора доносился голос родной Москвы. Незнакомый мне худощавый человек теплым, понимающим взглядом посмотрел на меня; он напряженно слушал, приподняв голову. Видно было, что человек этот туговат на ухо. Его глаза светились непоколебимой решимостью, и весь он, казалось, был проникнут только одним желанием — услышать и запомнить все до единого слова.
Справа и слева от нас стремительно перебегали бойцы последней заставы. Они с разгона припадали к земле — в борозду или в густую зелень давно не полотых огородов — и, передохнув минуту, бежали к реке.
— Танки фашистские, — сказал стрелок, прилегший рядом с нами. — Надо скорей переправиться.
Его слова почему-то не вызвали страха ни у меня, ни у моего соседа. Только сознание суровой необходимости заставило нас покинуть свои места. Оставалась, возможно, одна последняя минута, и надо спешить.
— Все силы народа — на разгром врага! — донеслись слова из рупора.
Вслед за стрелком мы добежали до прибрежного лозняка.
Человек, который вместе со мной слушал радио, раздвинул молодую поросль, ступил на песок. Стрелок уже собирался броситься вплавь.
— Пойдемте со мной! — тоном приказания сказал он и посмотрел сначала на бойца, потом на меня. — Нечего лезть в воду с винтовкой и патронами, тут у меня где-то должна быть лодчонка… Правда, она на одного человека рассчитана, но то в мирное время, а теперь переедете и вдвоем, река наша добрая и ласковая для своих людей.
— А вы разве не с нами? — удивленно спросил боец.
— Я-то, известно, с вами, — горько усмехнувшись, ответил человек, — но пока что останусь здесь. Останусь, погляжу на него, проклятого, посмотрю, насколько он изменился с восемнадцатого года и какой величины дубина нужна, чтобы бить его.
Я крепко пожал руку моему случайному соседу и на прощание сказал:
— Поверьте моему слову: мы тоже далеко отсюда не уйдем, мы будем с вами!