— Этот разговор проходил при свидетелях?
— Сейчас не упомнить. Может, да. Вы поинтересуйтесь у Радионовой, Вы ее после меня будете допрашивать.
— То есть, твердо Вы этого не помните, — подытожил Шумилов, — А что это за «случай с рубашкой»?
— Ну, однажды, еще перед Рождеством, я меняла белье и заметила на подоле ночной рубашки Николая пятна… ну… особые пятна. Как на супружеских постелях бывают, — она произносила слова быстро, но то и дело останавливалась, словно для того, чтобы перевести дух.
— Вы говорите о пятнах спермы, мужского семени?
— Ну да, мужского семени… Он увидел, что я их увидела и испугался. Схватил рубашку и одним махом подол вжик — и оторвал. А мне говорит: «Матрена, не говори никому, что видела, скажешь, что прачка рубашку порвала». Дал денег, рубль. А что мне оставалось делать? Я никому ничего не сказала. Да только мне же это и вышло боком.
— То есть?
— Да вот так! — она обозленно посмотрела на Алексея Ивановича, — Когда принесла белье от прачки, он же сам и начал при Софье Платоновне возмущаться: «Что за безобразие! Кто это мою рубашку испортил!» Софья Платоновна давай меня ругать, как это я не досмотрела и приняла у прачки испорченную рубаху. Мне за мое же добро и досталось! Рубль, конечно, душу греет, да только за этот рубль столько наслушалась… С грязью смешали, а ведь состоятельные люди, вроде бы.
— Скажите, а у Николая и м-ль Жюжеван не было ли в последнее время ссор, выяснений отношений?
— Не знаю я ничего. Не слышала.
— Ну, хорошо. Распишитесь в протоколе и можете быть свободны.
Матрена старательно, высунув кончик языка, вывела на каждой странице протокола свои загогулины и собралась было уже выйти за дверь, как Шумилов остановил ее фразой:
— Матрена, один вопрос Вам без протокола, сугубо между нами: а сам полковник Прознанский в каких отношениях был с гувернанткой?
Он, видимо, застал горничную врасплох; строго говоря, Шумилов и сам толком не знал как лучше ему спросить, вопрос слетел с губ без всякого предварительного обдумывания. И Матрена на простой незатейливый вопрос ответила тоже просто и незатейливо:
— А его превосходительство во всём снимает первую стружку.
И бесшумно выскользнула из кабинета.
Допрос няни Алевтины Радионовой начался почти сразу же после допроса горничной. Женщины даже столкнулись в коридоре и обменялись сочувственными взглядами. Шумилов понимал, что для малограмотных и очень провинциальных по духу женщин свидетельство по уголовному делу, да тем более, связанном с убийством, крайне непростое испытание. А уж свидетельствовать об интимной стороне жизни своих хозяев означало попасть в весьма щекотливое положение и рисковать потерей места. Да что там места! Полковник жандармерии мог свести счеты куда коварнее, нежели просто выгнать из дома. Он мог обвинить в краже, отнять паспорт, и даже отправить в административную ссылку. При его возможностях он мог организовать самое изощренное внесудебное преследование, абсолютно законное по своей форме. Бороться с таким человеком люди из народа вряд ли могли.