Плохо умер Евтюхов. Всем, кто про то узнал, приказано было молчать.
Рассвет неохотно вползал в избу, обнажая ее беспощадную бедность. Она выступала в ветхом тряпье на полатях, ссохшихся ичигах, заношенной одежонке, развешанной вдоль покосившейся в сторону, просевшей балки стены. Изба напоминала нору старого, ленивого зверя. В ней пропадала охота двигаться, чтобы не ворошить тяжелый, липкий воздух.
Хозяин избы вернулся уже при свете. Избитый. Покусанный в драке с Якшиным Фортов заметил это первым. Он и спросил:
— Никак с коня падал, Егор?
Шкарупа ему не ответил, но осторожно поднял от пола взгляд и осуждающе посмотрел на Родиона. Большое, вытянутое лицо его пересекали глубокие царапины, отчего желтоватые глаза были забраны в кровавую решетку.
Родион тихо присвистнул:
— А ну сказывай, кто позволил?! Бойцов пошлю!
— Не, — безнадежно покачал головой Шкарупа. — Не найдем…
Прикрыл лицо руками и сел рядом с Фортовым.
— Просил вас, Родион Николаич, объяснял языком русским — нельзя мне суваться. Не скопили еще ни страху, ни уважения ко мне. При нонешней обстановке лучше было тихо сидеть. Сами говорили, что я — тайное ухо революции. Ухо слушать должно. Поленьями стервы били.
— Кто?
— Я почем знаю? Ночью все одного лица!
— А наган?! У тебя ж оружие при себе было!
— Коли подтри дрючка попадете, провсе забудете…
— Посчитал дрючки-то! — хохотнул Фрол. — Грамотный!
— Скалишься, Фортов! — Шкарупа отнял от лица руки, бросился к печке, схватил березовое полено. — Частресну по башке — всю жизнь веселым станешь! Оне же насовсем мине кончить могли!
Держа полено на взмахе, обвел всех трагическим взглядом.
— …Без сердца вы люди.
— Живой, и ладно, — примирительно сказал Родион. — Звонаря предупредил?
— Позвонит, как просили, — Шкарупа опустил полено. — Безбожниками он вас называет, христопродавцами. Еще — сволочью краснопузой.
— Ну и что? — Родион протянул руку к стакану. — Безбожники и есть. Но Христа мы не продали. Иуда, товарищ евонный, жидком торганул. Тридцать серебреников получил. Верно, Фрол?
И взгляд, точный, изучающий, нашел глаза Фортова, и тому от него не уйти. Фортов тоже смотрит, как приговоренный к тому глядению. Они были вдвоем в безгласной коморке общей тайны. Один спросил. Другой — не ответил. А что скажешь: вот он, комиссар, живой, водку с ними пьет.
— Строй отряд, Фортов! — с неохотой приказал Родион. — Бабу мою забрать пошли Акима.
— Люди измотаны, — начал было Снегирев.
— Зато живые! — Родион шумно выдохнул. — Не перечь мне нынче, Александр. Думаешь, никто в тайгу не ускакал? Одних офицеров по зимовьям роту настрелять можно. Не забудь напомнить, комиссар, про пленного офицера. Расстреляем для уроку.