«Сколько в нем все-таки прекрасности!» – отозвался голос внутри меня. Или снаружи?
На экране суфлерша с Аркадием мчались вслед за мной через вестибюль театра, а у меня в голове взорвалась тонна мыслей сразу. Звучали знакомые голоса, проплывали незаданные вопросы, мелькали в лупе крошечные буквы и подмигивал через монокль кот в шляпе.
Моя радость никогда не называла меня по имени. Интересно, почему?
«Слушаю его и не слышу, поэтому называю его неслышимым».
«Карусель подберет для тебя самое безопасное место».
«Называют его формой без форм, образом без существа».
«Кем вы были в прошлой жизни?»
«Переход от безымянного к имеющему имя – дверь ко всему чудесному».
«Посоветуй ей поменьше думать».
Меньше думать! Куда уж меньше! Я не могла больше думать, еще одна крохотная мысль – и моя голова переполнится и взорвется, как яйцо в микроволновке.
В груди стало больно. Я ощущала каждое движение воздуха, плотного, как вода, – на вдохе и на выдохе. Моя рука вдавила красную кнопку: я видела это словно со стороны.
– Яблочко, покажи мне еще раз воспоминание о том, как Аркадий помог мне взять ножницы. Покажи мое воспоминание моими глазами.
Яблочко покатилось, и блюдце опять показало скрюченные пальцы. Аркадий взял мои руки в свои большие ладони, осторожно разогнул указательный палец – и я снова увидела поток. Невесомый, переливающийся радугой, словно солнечный луч, преломленный сквозь брызги фонтана, он сразу напомнил мне детские воспоминания Софьи.
И тут я наконец-то поймала ту простую и очевидную идею, что давно крутилась в моей переполненной мыслями голове, но никак не находила себе места. Я поклялась, что если Софья все еще в Меркабуре, то сделаю ей какой-нибудь хороший подарок, снова схватила микрофон и попросила:
– Яблочко, покажи мне воспоминание Софьи, тот момент, когда я вхожу в комнату для чаепития на Маяке Чудес. Покажи мне, что она помнит об Аллегре.
– Зачем? – выдохнула Аллегра-незнакомка.
Она сказала что-то еще, но я не расслышала ее слов. Я замерла и перестала дышать, слилась со своим креслом и не видела ничего вокруг, кроме блюдца. На экране появился знакомый зал с балками под потолком, огромными окнами и длинным столом посередине. Софья смотрела на дверной проем, в котором вслед за манулом появилась я. Никогда раньше мне не доводилось посмотреть со стороны, как я выгляжу на Том Свете. Я вообще никогда не видела себя такой, какой меня видела Софья. В ее воспоминании краски были ярче: на моих щеках играл румянец, глаза, которые я всегда считала просто карими, наполнялись десятками оттенков, а брови и волосы, наоборот, были чернее самой черной краски. Я никогда не думала, что у меня такая яркая улыбка. Софья видела какой-то улучшенный вариант меня, но не застывший, глянцевый, а живой, изменчивый. В окна врывался, словно ветер, радужный поток, и такой же свет излучали два кошачьих глаза в спинке кресла Серафима.