– Радостная моя, – сказала я. – Красивая моя, Аллегра… Спасибо. Спасибо тебе.
– Йохоуууу! – завопила она.
Я протянула руку и попыталась дотянуться до моей малышки. Кресла были слишком далеко, но между нашими ладонями вспыхнула маленькая радуга, которая соединила нас, – радуга, сотканная из потока.
Я и Аллегра, я и моя радость – мы с ней всегда были одним целым. Но чтобы понять это, нам надо было разделиться. Мне нужно было слышать ее голос, раздражаться, ворчать на нее, затыкать ей рот, видеть ее в этом нелепом костюме, в панталончиках и шутовской шапке… Нужно было посмотреть на нее чужими глазами, услышать, как она поет голосом Шаляпина, почувствовать, как она пахнет ванилью и корицей, и вслушаться в звон ее бубенцов, нужно было понять, что она для меня значит, и что она вообще такое.
Иначе я бы никогда не смогла принять ее как часть самой себя.
– Она сорадуется истине, – произнес тихий голос из ниоткуда.
– Аллегра, – прошептала я. – Allegria vera. Радость.
Радуга втекала сквозь руку в мое тело, заполняя меня изнутри разноцветным светом. На мгновение возникла сладкая боль в груди, но тут же исчезла. На смену ей пришла легкость, а потом ощущение необыкновенного простора. Радость вечна и радость бесконечна. Это была не мысль и даже не убежденность, а изначальное, абсолютное понимание, незыблемая точка опоры, то, в чем невозможно сомневаться, как в том, что у меня две руки и две ноги, как в том, что солнце греет, а ветер дует.
Если бы не родившаяся еще душа спросила меня, ради чего стоит появляться на свет, я бы ответила: ради таких моментов, как этот.
Если бы кто-то спросил меня, ради чего стоит становиться v.s. скрапбукером, я бы ответила: чтобы пережить то, что со мной произошло в тот миг.
Радость вечна и радость бесконечна. Аллегра – проводник между нами, она – мой связной и мой разведчик, она – переводчик с несуществующего языка, на котором говорит со мной радость.
Я поймала себя на парадоксальном ощущении: в одном только понимании вечной природы радости крылась неимоверная, неиссякаемая сила, но меня с ней связывала лишь тонкая, слабая нить. Я хотела спросить у моей Аллегры, почему так, и как сделать эту связь прочнее, но тут нас с ней накрыла огромная тень, в один миг погасившая волшебную радугу.
Я заморгала, пытаясь понять, что происходит. Спустя бесконечно долгое мгновение тень отступила, но далекий свет стал тусклее. Стены будто сдвинулись ближе, ритм их пульсации ускорился. Снизу тянулся дым, едва заметный, но наполненный нестерпимой вонью, будто где-то жгли старые тряпки.