Я совсем забыла про незнакомку, про фальшивую Аллегру! Когда же повернулась к ней, вместо кресла увидела птичью клетку с распахнутой дверцей. На клетке висел кусок ткани цвета морской волны. Не успела я толком разглядеть ее, как комнату снова накрыла тень.
– Наверх посмотри, – сказала Аллегра и задрала голову, зазвенев бубенчиками.
Над нами раскинула крылья гигантская черная птица. Ее тело покрывали плотные перья, в которых не было жизни, словно их потеряло какое-то другое пернатое существо, они умерли и потемнели, а эта черная птица подобрала их и сделала своими. С каждым взмахом крыла меня обдавал тяжелый запах. Из-под крыльев птицы торчали отвратительные руки: суставчатые, покрытые темной кожей и редкими перьями. В ее уродливости было что-то притягательное: то ли своеобразная красота, то ли ощущение родства, словно я знала эту птицу много-много лет, будто она всегда была где-то рядом, и взмах ее крыла много раз накрывал меня черной тенью. Птица повернула ко мне голову, и я вздрогнула. В изгибе ее блестящего клюва можно было узнать улыбку прекрасной незнакомки, влажные глаза светились изумрудно-зеленым, звали за собой, приглашали куда-то.
Я все поняла в один миг.
Волшебный вкус моей радости рождался там, где не имели значения ни победы, ни достижения, ни квартиры, ни успешные переговоры. Моя радость жила в другом измерении, в бесконечно чистом пространстве, а спрятанная в груди боль была болью его утраты.
Как же я могла так обманываться!
Птица протянула ко мне руки. Суставчатые пальцы, обтянутые дряблой темной кожей, сомкнулись над самой головой.
– Аллегра, помоги, – крикнула я.
Моя радость подняла ладошку, покрутила ею в воздухе, и подул цветной ветер, обернув нас с Аллегрой, словно коконом. Руки птицы отдернулись, как от огня, дышать стало легче.
– Давай вернемся! А то будет нерадостно. Надо возвращаться, – хрипло сказала Аллегра.
– Аллегра, это она Тварь, да? Это она – Маммона?
– Отчасти, – уклончиво ответила Аллегра. – И она меня совсем не радует!
– Почему ты мне сразу не сказала?
– Потому что выбираешь ты. Всегда выбираешь только ты. – Аллегра была серьезна как никогда. – Я просто варрюант, понимаешь?
В ее больших глазах я видела собственное отражение.
– А где у нее слабое место? Ты ведь знаешь, радостная моя?
– Вернемся! Мне кажется или кто-то обещал меня слушаться? Давай вернемся!
Птица раскрыла клюв, из ее горла родился звук, наполненный тоской и обидой. Сопричастность, которую я читала в улыбке прекрасной незнакомки, звучала и в этой песне, и мне захотелось излить черной птице свою собственную затаенную горечь. Разноцветное поле вокруг нас с Аллегрой сжалось.