Когда Моник отомкнула дверь своего убежища и шагнула в проход, она ожидала, что ее в любую минуту могут схватить и повалить наземь. Или что воткнут ей нож в живот. Или она просто окажется лицом к лицу с похитителем, глядя в его безумные глаза. Потому что он был сумасшедшим. Она видела по его глазам, что он болен.
Но у нее не было другого выбора – лишь решиться на попытку сбежать. Он-то мог спокойно ждать, пока она не сгниет здесь, внизу. У него было больше преимуществ.
Лафонд надеялась, что обнаружит окно в подвале, которое можно будет открыть. Может быть, ей удастся выбраться через него наружу. Она заставляла себя думать о домике в сельской местности, о садике с персиковым деревом. О кошках и курах. Обо всем, ради чего ей хотелось любой ценой жить дальше.
Проход угрожающе лежал перед ней в темноте. Пленница не решалась включать свет, который убийца мог бы заметить, если б находился в доме. Она лишь оставила приоткрытой дверь в свое убежище, чтобы немного света падало в проход и можно было хотя бы смутно угадывать свой путь.
Подвал был огромным, с множеством поворотов, и в нем не было ни единого окна, как спустя целую вечность выяснила Моник. Это привело ее в полное уныние. Она заглянула в каждое помещение и несколько раз даже включала там на секунду свет, чтобы точно убедиться, что там нет окон, но не могла обнаружить ничего, кроме глухих каменных стен. В этом подвале не было окон, в которые можно было бы вылезти. Женщина обнаружила кладовую с множеством запасов и несколько ящиков с напитками, за которые она в предыдущие дни на коленях благодарила бы Бога, но сейчас лишь быстро сделала несколько глотков из бутылки с водой. Она слишком сильно нервничала, чтобы дольше задерживаться в кладовой. Хозяин дома мог в любой момент очутиться у нее за спиной.
«Человек не должен попадать в такие ситуации!» – подумала Лафонд.
Ей оставался только один выход – через ведущую в подвал дверь, от которой спускались ступеньки. Похититель наверняка запер вторую, верхнюю дверь на ключ, и вопрос был в том, сможет ли Моник взломать ее. Это было возможно лишь с большим шумом, да еще и при условии – и без того маловероятном, – что хозяина не будет дома. Что она опять-таки не могла выяснить.
«Что же мне делать? Я сойду с ума, если останусь здесь, внизу, и буду ждать. Не зная, чего, собственно, жду, потому что моя ситуация не изменится. Завтра она не станет другой, нежели сегодня, и на следующей неделе тоже».
Пленница села на один из ящиков с напитками и заплакала.
8
В десять минут десятого Кристофер понял, что не сможет ждать дольше. Он, собственно, собирался уйти в половине одиннадцатого или в одиннадцать, но с ранним наступлением темноты его беспокойство все усиливалось, а после того, как наступила темная ночь, он с трудом мог сдерживаться. На него напал какой-то непонятный страх: а если Лаура тронется в путь раньше, если она решит, что лучше ехать без остановки всю ночь… Тогда она, может быть, уже уехала, а возможно, скоро уедет, и, значит, ему нельзя больше терять время.