Гусаков опять приподнялся на одно колено, по-видимому намереваясь что-то крикнуть, но крикнуть уже не смог. Под новой очередью в упор ткнулся головой в песок и затих.
— Эй, вашу мать! — теряя самообладание, во все горло заорал Огрызков. — Что делаете, бляди! — и лежа выпустил из автомата длинную очередь — в небо.
К его удивлению, очереди из сосняка прекратились все разом, послышались недалекие, приглушенные голоса. Из притихшей чащи возникла темная тень, пригнувшись, застыла в нерешительности. За нею появилась вторая.
— Здесь они! Вон лежат...
— Уложили-таки.
— Ишь адкуль подбирались! Думали, ня убачым...
Гусаков не шевелился. Вокруг на траве белела густая россыпь партизанских медалей из растерзанного очередью вещмешка. Старшина медленно поднялся и сел на песке, сжимая рукой плечо. Сквозь пальцы по рукаву плыла горячая кровь, и было невыносимо тоскливо... Черт знает, что они натворили!..
1961