— Но я могу позвать своих гридей.
— Не успеешь, Вася. А ведь я тебе предлагаю миром разойтись. Бери телеги, складывай свое имение, жену, казну... Да, да, и казну, и езжай как стемнеет. Мой тысяцкий проводит тебя. А что касается твоих гридей, они все заперты моими воинами в гриднице. Не позовешь. Соглашайся, Василий, соглашайся, пока я прошу по-хорошему. По-хорошему из любви к брату.
— Но они ж тебя не признают, мои гриди, бояре.
— Признают, Вася. Еще и полюбят. Знаешь, почему? Потому что я никого пальцем не трону, не обижу. Видишь, и тебя не хочу обижать. Прошу по-доброму: пока не зли родного дядю.
Князь Василий отказался собирать обоз для своего убытия, и Святослав Глебович поручил это местному дворскому и своему Гавриле.
А вечером, уже в темноте, князя Василия вместе с семьей и ближними слугами вывезли из Брянска. Сопровождал обоз Фалалей со своими гридями. Перед отъездом Святослав Глебович наказал ему:
— Смотри, чтоб не вздумали твои насильничать над ними.
— Святослав Глебович, я же все придумал. Неужто я стану и нарушать?
Обоз правился на Смоленскую дорогу. Фалалей воротился через два дня, вошел в горницу к князю, волоча тяжелый кожаный кошель. Поставил его на стол.
— Что это? — удивился Святослав.
— Казна брянская, Святослав Глебович.
— Ты что? Ограбил его?
— Зачем, князь? Увел тихо, мирно. Они если спохватятся, так в Смоленске уж.
— Нехорошо, Фалалей,— сказал, тая усмешку, князь, и тот понял все наоборот.
— Я подумал, Святослав Глебович, чем же ты будешь расплачиваться с нами? Ведь ты ж по десять гривен обещал.
— Да, это верно, Фалалей, обещал. Я как-то не сообразил. Но что ж он так казну спрятал, Василий-то, что ты достал ее?
— Э-э, нет, он хорошо спрятал, очень хорошо. На дне бочки была, под тряпьем разным. Поэтому и думаю, что не скоро хватятся, в Смоленске разве заглянут.
— А признайся, Фалалей, с такой казной не хотелось тебе на волю рвануть? А?
— Хотелось, князь,— признался Фалалей.— И ребята звали.
— Так что ж ты?
— Ну, наперво тебя пожалел, Святослав Глебович, как ты тут без меня да без казны будешь оборачиваться. Ну, и потом посчитал, что лучше тысяцким быть, чем татем. А? Больше уважения.
— Правильно посчитал, Фалалей,— засмеялся князь.
Родион Несторович отгрохал себе дворец за Неглинной не хуже княжеского. Мог бы и лучше, но умный боярин понимал — задевать самолюбие князя себе дороже. А потому, давая наказ городовику-строителю на постройку хором, так и сказал:
— Пусть будет чуть пониже, чуть поменее, но не хуже, чем у самого.
Терем отстроили, отстрогали и резьбой изукрасили, что пасхальное яичко. Двор загородили, ухватив земли десятины три. Оно и понятно, тут и конюшни, сараи, амбары, кузницы, медовуши, клети жилые для челяди, поварни и даже собственная ткацкая и бондарня. Мало того, вокруг подворья боярского настроили своих клетей его слуги и собственные гриди. Срубили и свою церкву.