«Господи, неужто Олекса?»
Наскоро охлопав руки от теста, побежала во двор.
— Кто там?
— Это я, Настасья. Отворяй.
— Олекса, милый,— засуетилась Настасья, признав голос мужа.— Не ждала, не чаяла.
Дрожащими руками вынула слегу из проушин, бросила наземь, растворила ворота, увидела, как, довольно всхрапнув, Буланка потянул телегу во двор. Заехав во двор, Олекса соскочил с телеги, обнял жену, наскучавшуюся о нем. Спросил ласково:
— Не ждала?
— Ты ж в бересте писал, что к Рождеству будешь. Не чаяла.
Кинулась к воротам, затворила, вложила в проушины слегу-запор. Перекрестилась: слава Богу, все дома теперь.
— Пособи-ка, Насть,— позвал муж, подвигая на край телеги тяжелую кадь.
— Что это?
— Мед. Полную кодовбу наломал. До Купалы хватит. А мы на неделю ране управились. Подумали: айда домой, ребята, Новый год встречать. Чего нам до Рождества в лесу киснуть.
— Ну и правильно. Токо я не успела настряпать, опару вечор завела.
— Настряпаешь.
Они втащили кодовбу в амбарчик, расчистили ей в углу место, установили. Вышли и опять вместе стали распрягать Буланку. Настасья от радости забыла и про стряпню, подхватила хомут с дугой, унесла в сарай, повесила на вешало.
Когда, управившись во дворе, они подошли к избе и открыли дверь, навстречу им полыхнуло пламя, охватившее всю переднюю половину.
— Дети-и-и! — крикнула истошно Настасья и кинулась на огонь, через пекло к двери, ведшей в другую половину избы.
Среди ночи наместника разбудил слуга:
— Федор Акинфович, Федор Акинфович, беда! Вставай.
— А? Что? — подхватился Федор.
— Беда. Новгород горит.
Федор одевался в темноте, на ощупь искал сапоги, натягивал их. Спрашивал:
— Какая сторона?
— Кажись, Софийская. Отсюда не угадаешь.
— Вели седлать коней.
— Уже седлают.
Хотел наместник скомандовать всем ехать в Новгород помочь тушить, но дворский отсоветовал:
— Федор Акинфович, нельзя Городище обезлюживать. В Новгороде людей своих хватит. А ну у нас что стрясется...
«Он прав»,— подумал Федор и поскакал в сопровождении двух слуг в сторону полыхающего города.
Навстречу им несся тревожный гул колоколов, разрасталось впереди зарево, охватывая, казалось, полнеба.
На подъезде к городу стало ясно, что действительно горит Софийская сторона. На фоне зловещего зарева высились тени глав храма Святой Софии. Скакавший обочь слуга крикнул:
— Неревский конец горит.
— Вижу,— отвечал наместник, и сердце его захолонуло от страшной мысли: «Кабы до Софии не добрался огонь».
При въезде в город слуга крикнул:
— Скачем по Славной улке, так ближе.
Они скакали по улице, по которой уже бежали люди в сторону Великого моста. Миновали Никольский собор, оставив его слева, справа храм Параскевы и вымчались на Великий мост. На мосту, перегоняя друг друга, гремя ведрами, бежали люди. Кричали бестолково, тревожно: