— Откель началось?
— С Холопьей улицы.
— Так и Козмодемьянская вон пластает.
— Это уже перекинулось.
— Надо нашу заступницу отстоять.
На Софийской стороне у берега муравьиной кучей копошились люди, кто с ведрами, кто с баграми. Над толпой — крик, рыдания, видимо, сюда, к реке, сбегались и погорельцы. Кое-как отыскал Федор посадника:
— Михаил Климович, как случилось-то?
— Кто знает. Началось с Холопьей. Все ж спали. Сейчас вон две церкви уже занялись.
— Надо заливать водой крыши, не пускать пламя на Софию.
— Да я уж послал туда тысяцкого. Хорошо хоть, ветра нет.
— К утру подымется.
— До Святой Софии все равно не допустим. Но улицы четыре-пять заметет красный петух.
Но посадник недооценивал «красного петуха», к утру он смел около десятка улиц и пять церквей, уничтожив не только строения, но и немало людей и скота. Но к Святой Софии — новгородской заступнице — его не допустили. Защищая подступы к ней, погибли в огне девять человек из наиболее рьяных тушителей.
Пожар продолжался и днем, но уже не с той силой. Удалось не допустить огонь до Людиного конца. Если б он проскочил туда, то бы и Софию не удалось отстоять.
Оставив коня слуге, наместник пешком пробирался по берегу между несчетной толпой погорельцев, лишившихся всего: крова, имущества, живности, а то и родных и близких. Слезы, рыдания, вопли неслись отовсюду. Тут же бродили коровы, овцы, спасшиеся от огня.
У моста какой-то мужик рвал на себе волосы, бился головой о стояк быка, кричал истошно одно и то же:
— Это я... Это я... Это я... Это я...
— Кто это? Что с ним? — спросил Федор кого-то.
— Олекса с Холопьей улицы. Кажись, помешался. У него жена с тремя детьми сгорела.
— От этого тронешься,— вздохнул кто-то.— Бедный Олекса.
Новгород, едва пережив голод, впадал в новую печаль, не менее страшную и неизбежную. Но и тут находилось утешение:
— Слава Богу, хоть на Торговую сторону не перекинулось.
А если б перекинулось? И тогда б сыскался славянин-утешитель: «Слава Богу, до Городища не дошло».
В любой беде можно отыскать утешение, ежели хорошо покопаться в несчастьях. На это у славянина всегда достанет ума и нахальства: «Слава Богу, хоть я уцелел».
На земле никто не вечен. Как бы велик и величествен человек ни был, приспеет и его время умирать. И уж никакое богатство, никакой лечец не сможет продлить ни на мгновение жизнь, пусть самую драгоценную и всеми любимую. Может, оттого и живет человечество, что смерть никому не дает задерживаться на лике земли более отведенного срока: «Дай другим родиться и пожить».
В 1313 году приспел час и Тохты, великого хана, процарствовавшего двадцать два года, заканчивать свой земной путь. Хитрый был Тохта, понимая, что передача трона малолетнему сыну обязательно приведет к смуте, а там и к гибели наследника, он назначил своим преемником молодого племянника Узбека.