Так наставив четырнадцатилетнего сына, отправился Михаил Ярославич в Орду. Поехал через Владимир, где присоединился к нему и митрополит Петр, тоже получивший приказ нового хана золотоордынского явиться за ярлыком.
В пути гадали великий князь с владыкой: каков новый хозяин Орды?
— Новая-то метла...— вздыхал Петр.
— Твоему-то полку, святый отче, бояться нечего.
— Это отчего же?
— Ну как? Еще с Батыя с вас, иереев, ни тебе выхода, никакой дани не требуют. Не жизнь — малина.
— Что ты говоришь, князь? Какая «малина», когда паству нашу мордуют все кому не лень. И не токмо татары, но и вы ж.
— Охо-хо, владыка, мы ж тоже не своей прихоти ради. С нас хан дерет, мы — с людей.
— Но вы ж, князь Михаил, и меж собой никак не уладитесь. Эвон на моих глазах Брянск татары обчистили до нитки, и все не без участия русского князя.
— Да. А что там было-то?
— Ничего хорошего. Юрий отнял у Святослава Можайск, тот у своего племянника Василия оттягал Брянск. А Василий ничего умнее не придумал, привел на дядю татар. Я как раз ехал из Киева, пытался примирить их. Но куда там. Сцепились в поле, аки псы. Сколь народу побили. Ну и что? Святослав голову сложил, Царствие ему Небесное, кто из его дружины уцелел, в полон татары угнали. Но и этого мало. Князю Василию чем-то ж надо было рассчитываться за помощь. Почитай, три дня в городе невообразимое бесчестье творилось. Грехов-то, грехов-то сколь, прости Господи,— вздохнул митрополит.
— Ну, а дальше?
— Дальше? Дальше князю Василию как-то надо избавиться от помощников. А как? Ничего умнее не придумал, как толкнул их на соседа, карачевского князя Святослава Мстисла-вича.
— И что?
— А то ж самое: Карачев разграбили, князя убили. За что, спрашивается?
— Ну, это надо смотреть, кто начал, владыка. Сам же говоришь, Юрий Московский...
— Да,— согласился митрополит,— тут, пожалуй, его грех, Юрия Даниловича.
— У него это не один грех. На нем грехов — как на собаке репья. Он уж себе и Коломну оттягал, удалив рязанского князя.
— Ох, грехи наши, ох, грехи,— вздыхал митрополит, мелко крестясь,— Не ведаю, как и замаливать.
Михаил Ярославич и жалел святого старца, и был благодарен ему, что в свое время удержал Дмитрия от рати, и где-то втайне завидовал митрополиту: ни тебе рати, ни тебе выхода, одна забота — молись за души заблудших, в грехах погрязших. А как князю не погрязть? Пока дань соберешь, сколь мизинных изобидишь, сколь слез насмотришься, воплей наслушаешься. Нет, куда ни кинь, на святом столе легче сидеть, чем на княжеском. Со святого стола лишь смерть ссадит. А с княжеского? Если не сосед, то родственничек, того гляди, спихнет.