— Это, значит, вместо Измаила?
— Ну да.
— Что так?
— Прости, великий хан, не хотелось бы мне в дела церковные людей мирских посвящать.
— А ты посвяти, владыка Петр, посвяти,— усмехнулся лишь краем рта Узбек.— Ну, меня хотя бы. Учти, я еще ни к какой вере не пристал. Выбираю: то ли к твоей, православной, прислониться, то ли к мусульманской. А?
— Я был бы счастлив принять тебя, хан, в лоно нашей Церкви.
— Подумаю, владыка, подумаю. Но ты не ответил на мой вопрос, чем тебе не угодил Измаил?
— Во-первых, он уже стар, пора на покой. И потом, епископ Варсунофий крепок в вере и обширен в знаниях. А на Измаила были жалобы от сарайских христиан.
— Как? Сарайские христиане еще и жалуются на своего владыку?
— Увы.
— Эти рабы на святого отца?
— Перед Богом, хан, все равны без изъятия. И Христу близки более бедные, униженные и обиженные в этой жизни.
— Значит, ваш Бог любит только бедных?
— Я так не говорю, но молитва бедного скорее дойдет до Всевышнего, чем просьба богача.
— Ну что ж, спасибо, владыка Петр, что просветил меня. Но у меня к тебе есть еще вопрос.
— Пожалуйста, великий хан. Если смогу — отвечу.
— Отчего это в твои монастыри людишки бегут, как дети к маме?
— Ты, великий хан, почти ответил на свой вопрос. Куда ж им притекать от бед и горестей, как ни к церкви, ни к роднику православной веры.
— Угу,— буркнул Узбек, но в тоне слышалось не согласие, а отрицание.— Так-так.
Наконец, нахмурившись, хан сказал:
— А я думаю, владыка Петр, что в монастыри не к Богу сбегаются людишки. Нет. От дани бегут. Платить не хотят. Или не так?
«А ведь он отчасти прав,— подумал князь Михаил.— В монастырях и числа не было, и от дани поэтому освобождены. Петру не в дугу сей вопросец».
Но митрополит неожиданно согласился с ханом:
— Ты прав, великий хан, есть и такие лукавцы. Не бывает же стада без паршивой овцы, ты это лучше меня знаешь.
— Хэх,— усмехнулся вполне удовлетворенно хан.— И ты, выходит, прав, владыка Петр.
— Выходит так, великий хан.
Они возвращались от хана к своей кибитке, отведенной им татарами, если и не в восторге от встречи, то вполне удовлетворенные. Хан на прощанье подтвердил их высокие права, пригласил на завтрашний почестной пир. Чего еще надо?
— Ну, как он тебе показался, владыка?
— Не дурак. Стелет мягко пока,— вздохнул митрополит.
Князь Михаил засмеялся:
— Уж не хочешь ли сказать, что жестко спать будет?
— Вполне, сын мой, вполне. Очень уж он за Измаила цеплялся.
— Кстати, ты его действительно смещаешь из-за старости?
— Кабы так, Михаил Ярославич. Не из русских он. Слаб в вере. Говорят, «Отче наш» так коверкает, что не узнать.