— Так как же он в епископы угодил?
— Не ведаю, сын мой, не ведаю. Но полагаю, Тохта надавил на Максима, Царство ему Небесное, он и благословил неуча на сарайскую епископию.
— Что ж ты так хану не сказал?
— Эге, сын мой, у Измаила-то корни поганские, хан бы воспринял это как оскорбление его народа. Нельзя так, нельзя.
— Выходит, ты лукавил, святый отче?
— Выходит,— вздохнул Петр и перекрестился,— Бог простит меня, блага ради согрешил.
Поздно вечером на Городище приехали посадник Михаил Климович с Игнатом Веском. Прошли в горницу к наместнику, заперлись у него, велели одному из воинов никого не пускать даже близко к двери. И однако, несмотря на принятые меры против подслушивания, разговор начали едва ли не шепотом.
— Худо дело, Федор Акинфович,— молвил посадник.— Сказывал тебе: не жми на славян, сорвутся. Вот, пожалуйста, вчера вече было, на тебя жалоб воз.
— За что?
— А то не знаешь? Ты выход трясешь, а в городе бездомных тьма.
— Но Орде чхать на наших бездомных, им выход давай.
— Орде, может, и чхать, но ты этим ставишь палки в колеса великому князю, Федор.
— Я?! — ахнул наместник.— Я — палки в колеса Михаилу Ярославичу?
— Именно ему, Федор Акинфович. Именно Михаилу Ярославичу.
— Да князь Михаил благодетель нашей семьи, да я за него...
— Верю, что за него ты живота не пожалеешь. Но что ему пользы от этого? Ему нужно, чтоб город его сторону держал, а из-за тебя славяне уже готовятся ему путь указать.
— Из-за меня?
— Да, из-за тебя, Федор. Не забывай, ты наместник его. Ты отступился, а спрос с него, с князя Михаила.
— Ну а ты-то, вы-то были на вече?
— Были.
— И не вступились?
— Федор, ты что, вчера родился? Я ведь тоже поставлен Михаилом, кто ж меня слушать будет? Беек вон высунулся, так его чуть не побили.
— Да. Дело сурьезное,— поддакнул Игнат,— замятней пахнет.
— А кто мутит- то? Есть же заводилы?
— А как же. Старые посадники Михаил Павшинич, Юрий Мишинич, да и Душилович с закрытым ртом не сидел.
— Так повязать их — и в поруб.
— Ты что, Федор? Спятил? Это ж все равно что горящую лучину в бересту кинуть.
— Но что ж делать?
— Я ж тебе говорю, надо было меня слушать. Тут треть города выгорела, а ты со сборами этими. И потом, кто-то видел, как ты на Торге жене украшение покупал.
— Но я на свои деньги.
— А славяне считают, что на ихние.
— Но ей-богу, на свои брал.
— Теперь иди доказывай. В общем, знай, Федор, против Михаила Ярославича здесь теперь крепкий круг вятших подымается.
— А мизинные?
— Мизинные никуда не денутся. Пойдут за ними, хлеб-то у богатых. А за хлеб ныне люди на любой грех готовы.