Уважили просьбу боярина, чай, тоже золотопоясной, поверили в «колики». Но слукавил Душилович, мигом придумав себе болячку, он нюхом чуял, что затевается великая смута против Твери, и неизвестно еще, чей верх станет. А он лучше уж в тени перебудет.
Вторым послом решили послать Лазаря Моисеевича, у того пояс золотой едва ли не с юности. Он упираться не стал.
— Слушайте, господа бояре, ежели выпустили живым наместника Федьку, знаете, что нам грядет за сим? — спросил Юрий Мишинич.
-Что?
— А Тверь нам в Торжке хлеб перекроет.
— Эт верно,— зашумели на лавках.— Это как пить дать.
— Надо слать дружину туда.
Хлебушек ныне для Новгорода дороже золота. Не столь велик его поток с Волги, а все ж помалу капает. Если еще и этот ручеек Тверь перекроет...
Когда Федор Акинфович явился в Тверь побитым псом и сказал, что в Новгороде великая замятия, что он едва ноги унес, возгорелся праведным гневом Дмитрий Михайлович:
— Все. Иду ратью на Новгород.
С большим трудом отговорил его от этой затеи Александр Маркович, употребив для этого все свое красноречие, приведя ярчайшие примеры невозможности выиграть рать у славян, начав с Ярослава Всеволодовича с его неудачей в липецкой битве и кончив даже самим Батыем.
—...Что ты, Дмитрий Михайлович, сам Батый не захотел с новгородцами связываться. Батый!
Пожалуй, последний довод убедил-таки княжича обождать с ратью. Однако дружину он все же велел собирать и вооружать.
Но где-то через неделю после возвращения Федора прискакал из Новгорода потаенный гонец с грамотой для великого князя.
— Давай. Я за него,—сказал, хмурясь, Дмитрий Михайлович.
— Но мне велено ему лично.
— Он в Орде и поручил мне лично принимать его грамоты,— начал сердиться княжич.— Что, у тебя силой отымать, что ли? • Гонец понял, что все равно отберут, да еще и поколотят, чего доброго, вздохнув, отдал грамоту безусому князю.
Тот сорвал печать, с треском развернул свиток из бересты. Текст был процарапан писалом:
«Михаил Ярославич! Новгородцы сбираются идти ратью на тебя. Берегись. Ведет полк князь Федор Ржевский. Данила Писарь».
— Ага! — вскричал Дмитрий Михайлович почти с торжеством,— А что я говорил?!
И помчался к Александру Марковичу, тут же забыв о новгородском посланце. Гонец Митяй был слугой Данилы Писаря и пустился в столь дальний и опасный путь не очень охотно. Отправляя его с берестой-грамотой, Данила сказал:
— Там тебя наградят.
Мысль о грядущей награде немножко согревала Митяя в пути. Но случилось не так, как ожидалось. Великого князя не оказалось, а сын его, прочтя грамоту, с воплем помчался куда-то, совершенно забыв о нем, Митяе, даже не спросил: ел, не ел?