«Князь Федор! Снимайся и поспешай сюда. Корелы перебили во граде корельском наших людей и ввели немцев. Пойдешь на них с дружиной. Юрий Данилович с братом Афанасием уже прибывши. Поспешай как можешь».
Свернулись скоро. Скатав шатры, погрузили на телеги. Туда же котлы, брони, палицы, мечи тяжелые и тронулись. Тысяцкий на коне подъехал к князю, спросил:
— Федор Александрович, теперь-то, поди, можно сказать, зачем мы их сюда выманивали?
— А ты так и не догадался?
— Нет.
— Эх ты, а еще тысяцкий. Тверца-то в Волгу под самой Тверью впадает.
-Ну.
— Что ну? А хлеб-то на Торжок по ней везут. Ежели б тверской князь с дружиной в Твери сидел, он бы в любой миг мог перекрыть хлебу дорогу. Обязательно бы перекрыл в любой час, когда захотел. А он тут проторчал, карауля нас, а там хлебушек на Новгород тек. Поди, не один струг под носом у Твери проскочил.
— Ах, вон оно что,— разулыбался тысяцкий.— А я-то...
— Вот самое,— засмеялся князь и подстегнул плеткой коня.
Юрий Данилович с братом Афанасием в сопровождении полусотни гридей прибыл в Новгород в ненастный осенний день. В закрытой плетеной повозке среди подушек и шуб приехала с ним и Стюрка, «зарубившая себе на носу» никогда не отставать от князя во избежание грехопадения.
В многодневном пути от Москвы на ночевках, случались ли они в веске или в чистом поле, князь забирался в повозке в жаркие объятия наложницы. И едва ль не до полуночи скрипела и покачивалась телега, словно бы продолжая свое дневное путешествие.
Гриди, ночевавшие около, посмеиваясь, негромко зубоскалили меж собой:
— Поехал наш Данилыч в мягком седле.
— Нет шоб нам дал проехаться...
— Вот и усни тут при таком скрипе и пыхе.
— Романец, а Романец...
— Ну чего?
— Ты навроде в этом седле езживал. Как оно? А?
— Идите к черту.
Романцу слушать эти ночные скрипы и пыхтенья было особенно горько. Он хорошо помнил ту жаркую близость со Стюркой за поварней, потом счастливейшую покупку. Не забыл ее, прижавшуюся у него за спиной на коне, упирающуюся тугими грудями в его лопатки. И что было обиднее всего, что сам же князь сосватал ее в жены Романцу и ту же ночь отобрал. А она? Тоже хороша. Словно и не было ничего меж ними. Помнил, как спустила по лестнице, едва ребра не переломав. Вот сучка! А теперь еще и взглянуть на нее не моги под страхом потери живота.
Никого не посвящал Романец в эти горькие думы, более того, скрывал их от окружающих, а тем более от князя и самой Стюрки.
Появление Юрия Даниловича в Новгороде было встречено славянами радостно, тем более что он обещал послабления в сборе дани. Погорельцам простил все недоимки. А к корель-скому городу, захваченному немцами, отправил с дружиной князя Федора, едва тот воротился с Волги.