— Ты оглох там?
— Нет.
— Что с Олфимом?
И опять наверху молчание. Афанасий закричал:
— Почему не отвечаешь, гад?!
— Татары пошли! — заорал громко сидевший наверху.
— Где Олфим, тебя спрашиваю?
— Фимку срубили... Наши бегут... Стяги кинули... Татары насели... Посадника убили...
'Прапор — знамя.
Наблюдатель кричал уже без подстегиваний, а внизу встревоженные гриди без команды князя подтягивали поводья, шевелили плетьми, готовые в любой миг сорваться с места.
Афанасий Данилович был в растерянности: «Как же так? Федор же обещал, что разнесет их в пух и прах. Откуда взялись татары?»
Наконец сверху донеслось паническое:
— Надо тикать, князь.
И наблюдатель, ломая сучья, кубарем слетел вниз, отвязал поводья, вскочил в седло.
Все кинулись было в сторону, но гридь, только что свалившийся сверху, заверещал:
— Не туда-а! Там татары. Вот сюда, через лес.
Разгром новгородцев был сокрушительный. Даже сам Михаил Ярославич не ожидал этого. Конечно, свою роль сыграли конники Таитемира, врезавшиеся в тылы славян. Но как в дальнейшем выяснилось, новгородский полк был чуть ли не вдвое меньше тверской стороны. Пожалуй, это и предопределило исход сражения. Ратников-пешцев, набиравшихся обычно из мизинных, на этот раз не было, понадеялись на княжьих конников, столь доблестно справившихся с немцами в корелах. Но тут счастье изменило новгородцам.
В скоротечной сече погибли посадник и тысяцкий, но князь Федор ускакал. Не оказалось ни среди убитых, ни среди пленных и Афанасия Даниловича.
Вечером у костра Михаил Ярославич, собрав начальников, говорил:
— Завтра я с Таитемиром скачу следом за остатками их до самого Новгорода. Жало у змеи не вырвано, пока Федор с Афанасием на воле. Ты, Иван Акинфович, с Дмитрием остаешься на костях. Соберете оружие, коней, телеги, пленных заставите рыть скудельницы и схороните павших.
— Всех? — спросил Иван.
— Всех. И наших и славян, чай, тоже православные. После этого погоните полон в Тверь, запрете в порубы. Если явятся покупники, продавайте. Я ворочусь, разберусь с остальными.
— А я? — спросил Федор Акинфович.
— Ты едешь со мной, Федор. Сядешь наместником.
— Опять? — скис Акинфович.
— Да-да, опять. Что? Наломал, видать, там дров, да? Оттого и турнули. Да? Ничего, сам свои грехи будешь замаливать.
Отвечать Федору Акинфовичу было нечем. Он-то знал свои «грешки» перед Новгородом и «замолить их» не очень надеялся. Оттого и скис.