— Цыц! — хлопнул ладонью по столу Семен Михайлович,— Яйца курицу взялись учить.
Вот молодежь пошла. Никакого уважения ни к летам, ни к званию. Тут сердце, того гляди, лопнет с печали, а он оскаляется. И это сын.
— Може и поток случиться,— тихо молвил посадник.
— Свят, свят, свят,— закрестилась посадничиха испуганно.— Не к нашему двору.
— Если случится, то как раз к нашему,— сказал жестко посадник.— Миш, немедля, сейчас же схорони куны и все серебро и золото.
— Где? — сразу побледнев, посерьезнел сын.
— Ссыпь в горшок, закопай в подвале. Да место-то, место заметь.
Встревожилось семейство, засуетилось. Уложив с сыном деньги и золото в горшок, Семен Михайлович под печь спихал оружие, брони, шлем, бармицы и все это поленьями забросал.
— Рыться не станут,— утешал себя с горечью,— на потоке все спешат, хватают, что видят.
На рассвете вспомнил о конях, пошел в конюшню, поднял конюха.
— Ефим, бери немедля Воронка, Гнедка и Лысуху с жеребенком и сыпь в деревню.
— Зачем, Семен Михайлович?
— Езжай, говорю. И немедля. Воротишься, когда позову. Да живей, живей. И не забудь на всех седла кинуть да хомуты не оставь.
Эх, совсем с горя посадник ум потерял: и седла и хомуты на коней. На что ни взглянет, все жалко, все спрятать хочется. Мизинная-то чернь жадна до «потока», все подчистую выметет, хорошо, если стены оставит, а то найдется дурак, еще и двор подожжет. Впрочем, такое вряд ли случится, поджигаль-ника мигом свои же укокошат. Дворы-то в Новгороде плечом к плечу стоят, один загорится — весь порядок снесет, а то и весь конец спалит. Было уж не однажды. Поэтому убить за-жигальника в Новгороде за грех не считается.
Из конюшни выехал Ефим, сам на Воронке, к задней луке Гнедко с Лысухой привязаны, на каждом коне помимо седла еще и хомуты с гужами. Это ж смех. Демка-сторож было гыгыкнул, глядя на оказию, но посадник так сверкнул очами, что вмиг умолк весельчак.
— Открывай ворота, дурак.
Ефим выехал на безлюдную улицу, за ним мячиком выскочил жеребенок, взбрыкнул в воротах шаловливо.
— Эк его,— улыбнулся Демка.
И посадник смолчал, невольно позавидовав беззаботной твари: «Счастливчик! Хвост трубой и вперед! — И тут же сам себя осадил: — Погоди, Сема, как бы и тебе не пришлось хвост трубой нынче вскинуть».
— Так ты, Демка, не забудь,— напомнил сторожу.
— Как можно, Семен Михайлович?!
А когда ушла из дома посадничиха со всем выводком, а за ней и Михаил Семенович удалился, туг смекнул Демка: «Кажись, плохи дела у хозяина-то. Кабы не сверзился с этой-то высота щи».
Но едва взошло солнце, как сторож, выйдя из калитки, отправился на Торговую сторону, ближе к вечевой колокольне, исполнять приказ.