, что братьев ее зовут Анатоль и Авенир, что молодая дама – ее мачеха и что именно из-за нее она захотела на год, пока не станет совсем большой, уйти в институт; ей тут будет хорошо, потому что «Maman est une grande amie de la maison»
[89], а затем, как только окончит курс, она выйдет замуж за petit Basil
[90] – папиного адъютанта: у них это давно решено.
Ночью Чиркова просыпалась два раза, ей было страшно, она будила то одну, то другую свою соседку и, наконец, приказала девочкам выставить из промежутков шкапики, а свои кровати придвинуть вплотную к ее кровати.
Со дня поступления новенькой класс разделился на три партии.
Одна, стоявшая всегда в стороне от всякого движения, – группа ленивых, слабых здоровьем, парфешек и Салоповой.
Вторая составила штат Ящерицы, они угождали ей, дежурили около нее по очереди, одевали, рассказывали сказки и получали от нее щедрые подачки не только конфетами, пирожками, но и разными тонкими закусками и винами, которые ей нередко тайком проносили братья и ее прислуга. Не в пример всем прочим, мальчики допускались в дортуар. По вечерам, после ухода классной дамы, там устраивались маленькие пиры, слышались смех и шептание, кровати сдвигались вместе, и в тесном кружке шла какая-то особенная, не детская, не институтская жизнь. Там были и слезы, и сцены ревности, и ссоры со злыми, странными намеками. Кружок этот вскоре определился в пять человек и держался отдельно, уже более не сливаясь с классом до самого выпуска. За Ящерицу эти подданные делали все письменные уроки, устные громко читали, вдалбливали, как роль неграмотному актеру. На уроках ей подсказывали и помогали всеми силами. Смелая, дерзкая девочка помыкала своими пятью приближенными; она целовала одну, чтобы воз будить ревность другой, шепталась с третьей, чтобы поссорить ее с четвертой, и полновластно, с презрением третировала всех.
Но были минуты, когда она бледнела от злости и рвала в клочки свои тонкие батистовые платки; это были минуты, когда она получала отпор от третьей части класса. Это были Шкот, Назарова, Франк, Вихорева и другие девочки, презиравшие ее в силу своего здорового детского инстинкта. Все в ней казалось им ломаным, лживым, противным, они не брали ее гостинцев, звали ее в глаза Ящерицей, брезгливо сторонились ее «приживалок» и зло смеялись над хвастливыми рассказами о «petit Basil».
Авениру и Анатолю вскоре запретили появляться в дортуаре.
Двенадцатилетний Авенир, с распущенными по плечам локонами, как у девочки, был особенно противен Чернушке. Его изысканная вежливость, красные губы и льстивые глаза неимоверно злили прямую и вспыльчивую девочку; однажды, когда он рассказывал о том, как на детских балах все девочки хотели танцевать непременно с ним, Чернушка вспыхнула: