– Ну, в общем-то, они правы, – сказал Квинн. – Так и есть. Значит, ты не будешь возражать, если я предложу Нэшу эту работу?
– Конечно не буду! – воскликнула Жасмин. – Я расскажу бабушке. Она ни слова против не скажет. А ты просто переговори с Нэшем. Они с Томми внизу, в гостиной. Я предложила им поиграть на рояле. Нэш умеет играть. Томми выучил одну песенку. Но Томми говорит, что, если кто-то умер, не следует играть на рояле несколько недель. Но мы же как постоялый двор и никогда не соблюдали такие правила, вот я и разрешила Томми петь и играть.
Квинн встал и вместе с Жасмин вышел из комнаты.
Я пошел следом. Мне хотелось досмотреть сюжет до конца. Мона, олицетворение деликатности, молча спускалась за мной по лестнице, но я не обращал на нее внимания: меня не обманешь актерскими трюками.
Томми сидел за роялем в сдвоенной гостиной. Инструмент был антикварным, но, по всей видимости, в рабочем состоянии. Мальчик тихонько плакал, Нэш стоял рядом. Я чувствовал, как целомудренна любовь Нэша к Томми.
– Томми, – сказал Квинн, – представь себе, во времена Бетховена жила одна женщина. У нее умер ребенок. Она впала в отчаяние. И вот в ее дом без стука вошел Бетховен и начал играть на фортепьяно. Женщина лежала на кровати в спальне на втором этаже и сходила с ума от горя. И вдруг она услышала, как внизу, в гостиной, Бетховен играет на фортепьяно. Он хотел утешить ее и дарил ей свою музыку. Играй, если хочешь. Твоя музыка поднимется к Небесам, ее услышит тетушка Куин. Играй, Томми.
– Расскажи маленькому хозяину, что ты собрался сыграть, – сказала Жасмин.
– Это песня, которую сочинила Пэтси, – сказал Томми. – Когда мы были в Европе, она прислала нам компакт-диск. Я написал домой, чтобы мне прислали ноты этой песни. Тетушка Куин специально сняла номер с фортепьяно, чтобы я мог разучить песню. Она очень ирландская и очень грустная. Я хотел бы сыграть ее для Пэтси. Может, тогда ее душа успокоится.
Квинн побледнел и ничего не ответил.
– Играй, сынок, – сказал я. – Ты хорошо придумал. Тетушка Куин будет рада и Пэтси тоже. Пэтси услышит тебя. Сыграй эту песню.
Томми коснулся пальцами клавиш. Он заиграл простую балладу, она звучала совсем по-кельтски, но слышались в ней и нотки кентуккского блюграсса. А потом он вдруг запел, и мы были поражены, услышав его низкое, хорошо поставленное мальчишеское сопрано. Голос Томми звучал так же печально, как и музыка.
Скажите моим друзьям, Что я не вернусь назад. Скажите музыкантам, Что я больше не могу танцевать. Скажите моим любимым, Что я ухожу домой. Сейчас я брожу по кладбищу, И я совсем одна. Я уйду навсегда И уже не увижу листопад. Они бегают вверх и вниз по лестнице, А кровать такая широкая и мягкая, Но я лежу тихо, мне так холодно, Потому что моя мама ушла. Увижу ли я вскоре ее доброе лицо? Я больше не мечтаю и не верю. Я бы хотела сочинить песню О том, как хорошо мне было. У меня была сцена, были софиты. Я сочиняла музыку. Но сейчас меня жалит багровая боль, И я пою эту песню. Я жду, когда настанет осень И меня больше не будет.