При слове "молоко" желудок выдал неописуемую руладу, вызвав у деда понимающий смешок и он скрылся за дверью. Каких трудов мне стоило в дороге договориться со зверем, что охотиться мы не будем! В конце концов после пары безуспешных нападений на учуявших приближение хищника зайцев, он смирился и терпеливо ждал окончания нашего путешествия.
Пора и превращаться, пока деда нет. Сосредоточившись по совету зверя на своей человеческой сути, я почувствовала как обдало жаром мышцы и боль скрутила тело, заставляя его изгибаться в процессе изменения.
Когда вернулся ведарь, я ещё лежала на полу, вздрагивая всем телом от постепенно стихающих болезненных судорог.
— Боги милостивые! — ахнул от входа дед Михась и, обронив тут же разлетевшуюся вдребезги и обдавшую меня прохладными каплями крынку с молоком, бросился помогать подняться. — Как есть, Мирослава! Чуял же, что не простая кошка, когда имя человеческое давал! Оборотень потусторонний! Да как же ж я проглядел-то? Вот так, милая, присядь, моя хорошая…
Охая и приговаривая, старик помог мне усесться на лавку возле печи и убедившись, что я способна сидеть сама, принёс с кровати тёплое шерстяное одеяло.
— Как продрогла-то, эх ты, непутёвая, — причмокнул губами ведарь, разводя огонь побольше и размещая в горниле глиняные горшки: один с водой и второй с моментально разнёсшимся по комнате ароматом вкуснейшего мясного рагу с подливкой. — Ты отдыхай покамест, согреешься, поешь, тогда и разговоры будем разговаривать.
Сдерживая голод зверя, под задумчивым взглядом убирающего осколки и стирающего с пола остатки молока деда Михася, я старалась есть спокойно, но добавки пришлось попросить. После ужина ведарь развёл в лохани возле печи тёплую воду и вышел на крыльцо в ожидании пока я приведу себя в порядок.
Много позже устроившись в хоть и залатанной, но чистой и длинной мужской рубахе, что была мне почти до пят, под одеялом на мягкой перине кровати, я рассказывала своему самому первому другу в этом мире о своей жизни в крепости и зачем вернулась к нему.
— Ты спи, Мирослава, — наконец произнёс дед с полатей, на которых грел свою спину. — Утро оно больше, чем ночь, покажет. Позову я Айкара, а вот придёт, али нет — не могу тебе сказать. Днём ведь его племя в тенях таится, лишь ночью выходят, да ежели Привратница позовёт. А то, что Лахи тебе рассказывал, я давно подозревал, да всё подтверждения своим домыслам не знал. Значит, не простой-то на болотах крест — заговорённый. Вот ведь напасть. А ты спи, дочка, спи. Пока ты спишь я покумекаю как быть-то теперь.