— Пляши! — сказала мать, вернувшись от обедни, и Шишин встал со стула, поплясав немного, сел. Была хорошая примета, поплясать. Попляшешь, мать отдаст письмо.
— Так пес чумной с клещей плясал, как ты. Удавленник на свадьбе, — сказала мать, но все же из кармана письмо достала, отдала.
— Сосал дурак к обеду ложку, да наелся, — ни к чему сказала мать.
Здравствуй мой родной, хороший Саша! Поздравляю тебя с Прощеным Воскресеньем. Прости меня! Прости за все. За беды все и горя, которые тебе я причинила, знай, что не со зла, что не нарочно. Что я всегда хорошего тебе хотела, добра и только счастья. И я тебя прощаю, Саша мой, хотя и не за что тебя прощать. Ты никогда мне зла не причинил. Но раз прощать сегодня, я прощаю, за все что было, будет и не будет впереди.
Сегодня во дворе так много воробьев! По щебету, по солнышку, по снегу вижу, что скоро, миленький, весна. Уже весна! И я в окно смотрела, как простудившись в детстве, смотрела я в окно, а ты под окнами ходил, и ждал, чтоб выздоровела я. Вот, видно из-за этих воробьев, приснился странный сон, что я воробушком в окно своей влетела спальни. Бобрыкин там меня увидел, стал ловить, залез на стол, руками машет, пытаясь дотянуться. Я сверху на него смотрю со шкафа, и страшно, что поймает, и смешно, как все чудно.
Бобрыкин вышел, и вернулся со стремянкой, я поняла, что он вот-вот меня поймает. Окно открытым показалось мне, и я к нему, и об окно ударилась так больно, все помутилось, я упала замертво за батарею.… Упала, и проснулась.