По стае опять прошел одобрительный рык. Волки что-то быстро проскулили друг другу; декан подбежал к вожаку и приблизил пасть к его уху.
— Да, — сказал вожак, — это несомненно так. — Он повернулся к Саше. — Перед дракой положена перебранка. Стая ждет.
Саша нервно зевнул и поглядел на Николая. Тот двинулся вдоль границы круга, не отрывая глаз от чего-то, расположенного за Сашей, — и Саша тоже пошел вдоль живой стены, следя за противником; несколько раз они обошли круг и остановились.
— Вы, Николай Петрович, мне не нравитесь, — выдавил из себя Саша.
— О том, что тебе нравится, щенок, — с готовностью ответил Николай, — будешь рассказывать своему папаше.
Саша почувствовал, что напряжение отпустило его.
— Пожалуй, — сказал он, — я-то во всяком случае знаю, кто он.
Это была, кажется, фраза из старого французского романа — она была бы уместней, возвышайся где-нибудь слева залитый луной Нотр-Дам, но ничего лучше не пришло в голову.
«Проще надо», — подумал он и спросил:
— А что это у вас на хвосте такое мокрое?
— Да это я какому-то Саше мозги вышиб, — рыкнул Николай.
Они опять пошли — по медленно сходящейся спирали, держась друг напротив друга.
— На помойках, наверное, и не такое бывает, — сказал Саша. — Вас там не раздражают запахи?
— Меня твой запах раздражает.
— Потерпите. Осталось совсем чуть-чуть.
Он начинал входить во вкус. Николай остановился. Саша тоже остановился и прищурился — свет фонаря неприятно резал глаза.
— Твое чучело, — проревел Николай, — будет стоять в местной средней школе, и под ним будут принимать в пионеры. А рядом будет глобус.
— Ладно, давайте напоследок на «ты», — сказал Саша. — Ты любишь Есенина, Коля?
Николай ответил неприличной переделкой фамилии покойного поэта.
— Зря ты так. Я у него замечательную строку вспомнил: «Ты скулишь, как сука при луне». Не правда ли, скупыми и емкими…
Николай Петрович прыгнул.
Саша совершенно не представлял себе, что такое драка двух волков-оборотней. Однако каким-то образом все становилось ясно по мере развития событий. Пока он и его противник ходили по кругу и переругивались, он понял, что это делается, во-первых, по традиции — чтобы развлечь стаю; во-вторых, чтобы присмотреться друг к другу и выбрать момент для атаки. Он допустил оплошность — увлекся перепалкой, и противник прыгнул на него, когда его слепил свет фонаря.
Но как только это произошло — как только передние лапы и оскаленная пасть Николая высоко поднялись над землей, время изменилось: продолжение прыжка Саша видел уже замедленно, и пока задние лапы Николая отрывались от земли, он успел обдумать несколько вариантов своих действий, причем его стремительные мысли были совершенно спокойны. Он прыгнул в сторону — сначала дал телу команду, а потом просто наблюдал, как оно пришло в движение, оторвалось от земли и взлетело в плотный темный воздух, пропуская падающую сверху тяжелую серую тушу. Саша понял свое преимущество — он был легче и подвижней. Зато противник был опытней и сильней и наверняка знал какие-нибудь тайные приемы. Надо было опасаться именно этого.