— Слава тебе господи, свои, — набожно перекрестился по православному Иессен, позабыв о своем лютеранстве. — А то я уж, бог знает, что думать начал.
— Господа, а где «Петропавловск»? — вдруг встревоженно спросил великий князь.
— Да вот же он, — загалдели, было, офицеры, но тут же стали поправляться. — Нет, это «Полтава», а это «Севастополь», очевидно, «Петропавловск» где-то дальше.
— Господа, но это место «Петропавловска», — с все возраставшей растерянностью сказал им Алеша. — Нас подвели к его бочке!
— Вы уверены? Что все это значит?
Наконец, броненосец стал на выделенное ему место и матросы из боцманской команды бросились заводить перлинь. Когда корабль оказался надежно закреплен, с него спустили с трудом починенный парадный трап и стали дожидаться катера с берега, поскольку свои были потеряны во время сражения.
Наконец, к броненосцу подошла первая шлюпка, и командовавший ею мичман легко взбежал по трапу, отдавая часть флагу.
— Здравия желаю вашему императорскому высочеству, — обратился он к подошедшему Алеше.
— Лев Константинович? — сразу узнал тот мичмана Феншоу с «Полтавы».
— Так точно, слава богу, вы вернулись!
— Да что же тут у вас приключилось, за время нашего отсутствия? И где «Петропавловск»?
— Катастрофа, — сразу помрачнел мичман.
— Но как это возможно?
— Подорвался на минах во время очередного выхода.
— А Макаров?
— Спасенных почти нет. Макаров, Верещагин, великий князь Кирилл…
— Он тоже?
— Спасено, не более полусотни человек, включая Бориса Владимировича.
— А он то, как там оказался?
— В гостях у брата был…
— Вашскобродие, — почтительно перебил их матрос-посыльный, — так что их превосходительство просят их благородие к себе.
— Ступайте, Лев Константинович, — печально сказал мичману Алеша, — мы с вами после договорим.
Несчастье, свалившееся на людей сначала переживших трудный бой, а затем проделавших тяжелый и опасный переход оказалось слишком велико. Потрясенные моряки сначала просто не поверили своим ушам, а затем в едином порыве без команды обнажили головы. Одни крестились, другие рыдали, но большинство, стиснув зубы угрюмо молчали. Великий князь, волею судьбы, ставший командиром броненосца, немного растерянно оглядел своих подчиненных и остановился глазами на вездесущем Архипыче. В глазах старика застыла скорбь, но, вместе с тем, одновременно разгорался какой-то внутренний огонь. Руки, сжатые в кулаки так, что побелели костяшки пальцев, казалось, готовы были вцепиться в горло коварному врагу. Поблекший от времени георгиевский крестик на груди старого матроса вдруг нестерпимо засиял на весеннем солнышке, и внутри Алеши сами собой родились нужные слова.