— Нет, девонька, тебе не сюда. Сегодня Нину Матвееву перевели в другое отделение, спустись-ка этажом ниже…
— Спасибо…
Из отделения кардиологии бабушку перевели в терапию. Я осторожно прошла коридором и отворила дверь незнакомой палаты. В последние дни бабушке стало значительно лучше, но она все равно казалась больной и слабой.
— Ну как тебе у отца, внученька?
И так не хотелось ее огорчать.
— Хорошо.
Я сидела у больничной кровати и держала бабушку за руку. Мы болтали о том, о сем, но больше смотрели друг на друга и улыбались.
— Гриша говорит, что Галя тебя не обижает, и приняла, как родную дочь. Вон даже одежду новую купила и учебники. Дай ей Бог здоровья! А я так боялась, что невзлюбит. Все же ты чужая кровь для нее…
— Да, Галина Юрьевна очень добрая. Очень-очень!
— А еще говорит, что вы подружились со Стасом. Видный парень у Галины, я фотографии видела. Красивый. Небось, в школе от девчонок отбоя нет? Поди важничает на каждом углу? Знаю я таких красавчиков. Смотри, Настенька, не влюбись, ты у меня девочка домашняя. Влюбишься, что делать будем?
Этот разговор был необычным для нас, и я смутилась. Пожала плечами, застенчиво пряча глаза, чувствуя вдруг, как заливаюсь румянцем.
— Бабушка, перестань. Я ему даже не нравлюсь. Мы почти не разговариваем, у Стаса в школе свои друзья. Если честно, он мне не очень рад, но я не обижаюсь.
— А и правильно! И не надо! У тебя Егорка есть, хороший парень растет! Вот вернемся в город, расскажешь ему, как ты здесь жила-была и что видела. Соскучилась, наверно, по Егору-то?
— Очень! — это была правда, и я широко улыбнулась, вспомнив симпатичное, голубоглазое лицо своего соседа и товарища по детским играм. Тощую нескладную фигуру, смешливые губы и торчащие светлым ежиком волосы. — Еще как соскучилась!
Бабушка вдруг погрустнела. Иногда на нее накатывал приступ минутной хандры, и я покрепче сжала теплые, сухие пальцы, не желая ее ничем расстроить.
— Ну чего ты, Ба? Ведь все хорошо! Я здесь, с тобой, и папа обязательно к тебе придет, вот увидишь! Он просто сегодня не может!
— Да знаю я. Не о том грущу, Настенька. Вот смотрю на тебя, а вижу Анечку. Маленькой была похожа на мать, а теперь и вовсе одно лицо вы с ней. У Анечки были такие же живые глаза — большие, синие, лучистые. Вот как у тебя, внучка. И волосы необычной красоты. Мягкие, вьющиеся, спадающие к талии темно-русой волной, все мальчишки засматривались. Эх, зачем я позволила тебе их остричь? Вот дура старая.
— Ба, а расскажи о маме, я ее совсем не помню.
— Настенька, так ведь сколько рассказывала уже.