— Что-о?! Нет, мам! Ты ведь не серьезно?! Это же бред!
Голос Галины Юрьевны прозвучал неожиданно строго, так, что даже я не усомнилась в ее решении.
— Еще как серьезно.
— Но, блин! Мам, это же моя комната! И мой комп, и ванная и вообще… Там все мое!
— Поговори у меня еще, собственник! Постыдился бы перед сестрой!
— Да какая она мне сестра…
Еще одна затрещина мачехе удалась на славу, потому что сводный брат сразу же замолчал.
— Да уж какая есть! Ничего! Поспишь в гостиной на диване! Ты у меня парень не хлипкий, не развалишься.
— Все равно комната — моя.
Они стояли друг против друга — мать и сын, а я даже не могла спрятаться за спину отца.
— Видно, недовоспитала я тебя, Стаська. Ты мне здесь истерики закатывать брось! Я этого не терплю! Так бы и взгрела охламона, так перед Настей за тебя стыдно. В этом доме из твоего — шкура, натянутая на задницу. Ты меня знаешь, не посмотрю, что вырос, перетяну ремнем так, что мало не покажется!
— Ну, спасибо, мама.
— Пожалуйста! И хорошо бы тебе почаще вспоминать о сыновней благодарности. Особенно, когда просишь деньги на новый телефон и новые шмотки.
— Гриша!
Надо же, отец все-таки оказался рядом.
— Да, Галя?
— Ты-то хоть чего пнем встал, Матвеев? Отнеси уже ребенку сумки наверх! Сколько можно дочь мучить!
Комната сводного брата оказалась на втором этаже. Я молча поднялась по лестнице следом за отцом и остановилась у порога чужой спальни, не решаясь войти. Впрочем, отец тоже замялся, не спеша отворять дверь.
— Как-то погорячилась Галя насчет спальни, — сказал неуверенно, шумно вздохнув, и посмотрел на меня с грустью во взгляде. — Ну да ладно, входи, Настя. Сказано здесь, значит, будешь обживаться здесь. С Галиной Юрьевной в этом смысле не поспоришь…
Он вошел, поставил сумку у двери, осмотрелся неловко по сторонам… Найдя нужным, включил верхний свет… и ушел, буркнув на прощание негромкое и смущенное: "Отдыхай".
Комната действительно оказалась теплой, как и говорила мачеха. После дня в переездах это ощущалось практически кожей. Небольшой, уютной, и какой-то новомодной для меня, пусть и не прибранной, в мальчишеском беспорядке. В старых сапожках ноги промокли, и сейчас, глядя на новый светлый ковер на полу, я вдруг огорчилась, что непременно его испачкаю, если войду. А еще подумала, что не смогу сапожки просушить, а значит, завтра в больницу к бабушке придется идти в мокрой обуви. Я все еще стояла на пороге чужой комнаты, не в силах до конца осознать все со мной произошедшее и набраться смелости войти в спальню сводного брата, когда моего локтя коснулась чья-то рука…