Одной, в комнате, за надежно закрытой дверью.
Я снова обошел дом и осмотрел гараж. Вернувшись в шум вечеринки, прошел по комнатам, бесцеремонно открывая двери.
— Эй, Фрол, давай к нам! У меня подружка скучает!
— Зашибись! Хата что надо!
— Надеюсь, тебя утром не прибьют родители за яйца к потолку? Черехино им наш дебош не простит.
— Ты, Хомяк, за свои яйца переживай! Целее будут!
Где ты, скелетина? Твою мать, где ты?!
— Стас, ты что обиделся? — выпавшая из толпы подруг Ленка повисла на моем плече. Заныла, обнимая за шею. — Я же только с тобой так себя веду, ты знаешь! Стасик, пошли наверх, а? Я так устала, — разобрал невнятное у лица, прежде чем отцепил ее от себя и забыл за спиной.
— Уезжай домой, Полозова. Закругляемся!
— Но, Стас…
— В следующий раз!
Пора завязывать с этой долбанной вечеринкой!
Я снова вышел на улицу, чтобы забраться в первую попавшуюся машину. Захлопнув за собой дверь и отрезав звуки, набрал знакомый телефонный номер…
— Батя? Привет. Ты давно звонил Насте?.. Да нет, все нормально. Я здесь у Сереги Воропаева задержусь на час, матери только не говори. Игрушку новую на комп установим и вернусь. Да, хочу Насте позвонить, предупредить, что скоро буду, все же сестра она мне, пусть и сводная. Нет, не нужно звонить, я сам. Да, скинь сообщением…
— Извините, на данный момент абонент не может принять ваш звонок…
— Извините…
— Извините…
— … вы можете оставить голосовое, смс-сообщение или попробовать позвонить позднее.
— Збруев? Это Стас Фролов. Слушай, Збруев, есть телефон Кузнецовой? Да, твоей одноклассницы Кузнецовой! Что значит не дашь? Совсем, салага, страх потерял?! Да не нужна мне твоя Дашка! Узнай только: ночует с ней кто-то из подруг или нет? Сделаешь?..
— Алло?! Нет, не ночует? Че-ерт. Ладно, пока.
— Телефон абонента недоступен…
— Извините, телефон абонента временно недоступен…
И так еще тридцать гребанных раз. Тридцать звонков девчонке, оставшихся без ответа. Канувших без следа в тишине подступившей ночи.
Я уронил трубку, чувствуя, как на горло опустилась холодная рука страха. Обхватив ледяными пальцами глотку, сдавила кадык, перехватив дыхание. Беспокойство — чистое, неприкрытое, жалящее, до сих пор незнакомое мне, ударило в грудь, обожгло затылок, едва не поставив на колени… Чужой голос, шелестя, прошептал в ухо, словно предвкушая веселье:
'Ты не должен был так поступать со скелетиной. Со своим трусливым, молчаливым эльфом, чьи глаза умеют смотреть в душу, и кому сегодня ты хотел сделать особенно больно. Что ж, у тебя получилось, парень. У тебя получилось…'
Я вспомнил, как затащил Ленку в свою комнату и раздел на постели, где спал Эльф и где витал ее нежный запах. Где все было знакомым и моим. Мне почти хотелось, чтобы она вошла. Истово хотелось испачкать мир не принадлежащий мне — пугающий и вместе с тем манящий, в котором жила худенькая, как тростинка, синеглазая девчонка. Задушить то, что мучило меня, когда я видел ее, когда представлял, как касаюсь ее, сжимая в руках другую. Чувствуя от разочарования злость и обиду. И ненависть. На нее, на себя, на весь сволочной мир, что посмел обыграть меня. Отнять то, что мне никогда не принадлежало и не могло принадлежать. Тогда мне и вправду хотелось сделать ей больно. Тогда, но не сейчас.