Рон с Гермионой покосились на Гарри — вдруг он начнёт клеймить Огрида позором за то, что не рассказал правды о Блэке. Но Огрид был в таком отчаянии и ужасе — тут как-то не до выяснения отношений.
— Огрид, — сказал Гарри, — ты, главное, не теряй надежды. Гермиона права, нужно правильно построить защиту. Позови нас всех в свидетели...
— По-моему, я читала об одном случае преследования гиппогрифа, — задумчиво произнесла Гермиона, — и гиппогрифа тогда оправдали. Я поищу в книжке и скажу, как обстояло дело.
Огрид завыл ещё громче. Гарри и Гермиона посмотрели на Рона, молча взывая о помощи.
— Может... чаю заварить? — предложил Рон.
Гарри уставился на него с укором.
— Мама всегда так делает, если кто-нибудь плачет, — пробормотал Рон, пожав плечами.
Наконец, получив многочисленные заверения в поддержке и дымящуюся чайную кружку, Огрид высморкался в платок размером со скатерть и сказал:
— Вы правы. Нельзя мне сейчас расклеиваться. Надо собраться...
Немецкий дог Клык осторожно вылез из-под стола и положил голову на колени хозяину.
— Последние дни я сам не свой, — признался Огрид, гладя Клыка одной рукой и вытирая лицо другой. — За Конькура душа изболелась, да и уроки мои никто не любит...
— Мы любим! — тут же соврала Гермиона.
— Да, у тебя здорово! — выпалил Рон, скрестив под столом пальцы. — Кстати, а... как поживают скучечерви?
— Сдохли, — мрачно ответил Огрид. — Перебрали латука.
— Ой нет! — воскликнул Рон. Губы у него задёргались.
— И от дементоров не по себе, — вдруг содрогнулся Огрид. — Каждый раз мимо них хожу, как соберусь в «Три метлы» пропустить стаканчик. Прям как будто опять в Азкабане...
Он умолк и принялся заглатывать чай. Гарри, Рон и Гермиона наблюдали за ним, затаив дыхание. Раньше Огрид никогда не упоминал о своём коротком пребывании в тюрьме. После паузы Гермиона робко спросила:
— Очень страшно было, Огрид?
— Не представляете, — тихо ответил он. — Жуть. Думал, крыша поехала. Всё поминал самое плохое... как из «Хогварца» исключили... как папаша мой помер... как Норберта отправлял...
Его глаза снова увлажнились. Норберта, драконьего детёныша, Огрид выиграл в карты.
— Проходит время, а ты уж и не знаешь, кто ты такой есть. И неясно, зачем живёшь. Я, помню, всё надеялся, помереть бы во сне... Когда выпустили, я как заново народился, будто в меня хлынул обратно весь мир... такое чувство... А дементоры меж тем не очень-то хотели меня отпускать.
— Ты же был невиновен! — сказала Гермиона.
Огрид фыркнул:
— А им-то что? Им по барабану. Им подавай штук двести человечьих душ, радость да счастье из них сосать, а кто там виноват, кто не виноват — им едино.