- Так, один уже готов... - констатировал Гасовский. И вдруг радостно крикнул: - Гляди, живой!..
Бескозырка Кости Арабаджи вынырнула из дыма. Костя бежал, размахивая руками, бежал зигзагами, низко пригибаясь к земле, а за ним, угрожающе урча, гнался другой танк, который обошел подбитую машину, ставшую грудой железа. Длинными очередями танк старался отрезать Костю от окопов, он гнался за ним, чтобы раздавить его своими гусеницами.
- За мной! - крикнул Гасовский.
Нечаев вскочил. У него была только одна граната, и он швырнул ее под левую гусеницу, и вдруг увидел, что танк завертелся на месте, стараясь развернуться и отыскать обидчика, чтобы рассчитаться с ним за все. И Нечаев подумал: "Амба!.." Он был один перед этим танком, видел только его и, чувствуя свое бессилие, заплакал от обиды и отчаяния, размазывая по лицу грязные слезы. Откуда было знать ему, что еще кто-то считает этот танк "своим" и что этот кто-то уже швыряет в него гранату за гранатой? А тут еще другие матросы, установив тревогу "дегтяря" на бруствере, принялись хлестать короткими очередями по смотровым щелям железного чудовища. Но Нечаев не видел этого. В бою всегда бывают минуты, когда человек остается один.
Но уже в следующее мгновение Нечаев увидел Якова Белкина и скорее почувствовал, чем понял, что спасен, что танк уже мертв, а он, Нечаев, жив и будет жить всегда, вечно, до тех пор, пока рядом с ним будут Гасовский и Белкин, Сеня-Сенечка и Костя Арабаджи, будут потные, возбужденные люди в бушлатах, фланелевках и грязных тельняшках. И когда он почувствовал это, его глаза стали сухими и он увидел еще один танк, который подминал под себя землю.
- Утюжит, гад! - крикнул Сеня-Сенечка. - Ложись!..
Столкнув Нечаева в окоп, он прыгнул на него и придавил к земле. И в ту же минуту небо над ними потемнело, стало железным и черным, а потом, когда танк перевалился через окоп, опустело, и в этой пустоте прозвучал голос Гасовского:
- Вперед, морячки! Полундра!..
Нечаев и Сеня-Сенечка вскочили. Немцы!.. Нечаев размахнулся, опустил приклад на зеленую каску, снова размахнулся и снова ударил. Его тоже ударили чем-то тяжелым, огрели по спине, но он даже не почувствовал боли. Это была работа. Тяжкая военная работа. Так валят деревья, хекая от натуги, вкладывая в каждый удар обиду и отчаяние, надежду и злость. Работа, которую делают молча.
И вдруг раздался дикий вопль:
- Schwarze Teufeln! Teufeln!.. [Черные дьяволы! Дьяволы!.. (нем.)]
Немцы дрогнули, побежали, стараясь догнать уходящие вспять танки, и Нечаев почувствовал, как что-то оборвалось в нем.