— Разве мне не нужно подписать бумажку?
— Ты хочешь иронизировать по этому поводу? — в ответ выстреливаю я. — Мне пришлось уволиться из-за тебя.
— Тебе не следовало этого делать. Ты сказала, что тебе необходимо изучить определенные темы для университета.
— С тобой я изучала совсем другие темы.
— Тогда тебе следовало сказать мне, что ты подумываешь уйти, и я бы смог тебя отговорить.
— Именно поэтому я и ушла ничего не сказав. Гэвин, мы стерли все ограничения. Нам необходимы границы. Дистанция и сдержанность.
— Я не собираюсь извиняться за твои ожидания. Ты была мне необходима с того момента, как я только на тебя взглянул, поэтому могу сказать только одно — моя сдержанность по отношению к тебе — достойна чертового восхищения.
Я с трудом сглатываю, потому что сердце подпрыгивает к горлу, но я не готова к его признанию, не готова с ним согласиться, хотя он полностью прав, поэтому тихо шепчу:
— Ты мне не нужен.
— Черт возьми, нужен. Ты моя, Спрайт.
Саша, слыша мои слова с трудом выдыхает, а с противоположной стороны комнаты раздается стон Лаклана. Я машу на них рукой.
— Саша, это Гевин. Все его слова — это полная неправда, и на них стоит гриф полной секретности.
— Рада с вами познакомиться, — шепчет она.
Возможно, Саша тоже на него запала. Гэвин — это национальная эпидемия. Я не могу никому предъявить это в вину.
Гэвин стоит у входной двери, раздается стук. Я закатываю глаза. Моя квартира вдруг стала центром бесконечных посещений. Я хватаю за руку Гэвина и тащу его в свою комнату, остановившись перед гостиной.
Мимолетно указываю на духовку.
— Лаклан, у меня там готовятся тартильи, не мог бы ты их вытащить?
— Конечно, — отвечает он, и я клянусь, что он с трудом сдерживается, чтобы не засмеяться.
На самом деле, не смешно.
Я все еще злюсь на Гэвина. И на себя тоже. Но это никак не отражается на том факте, что я со всех сил тащу его в свою спальню.
Я, конечно же, спрятала от посторонних глаз премьер-министра. Поскольку он пришел, чтобы поговорить со мной, и другу Саши совершенно не стоит встречаться с ним.
— Они сейчас уйдут, — шепчу я, прикрывая за нами дверь. — Мы просто...
Его губы тут же находят мои, язык толкается ко мне в рот, пока он проходится по поясу моей пижамы, опускаясь ниже, сжав мою задницу.
Нет. Да. Нет. Это... О Боже.
Это невыносимо хорошо. Он проводит по моей коже, я хнычу ему в рот, и он грубо и жестко поглощает меня.
— Хватит.
Он замирает.
Я вцепляюсь в его рубашку и опускаю голову ему на грудь.
Он целует меня в макушку, когда я тяжело вздыхаю.
— Я не могу оказаться твоей грязной историей, — приглушенно говорю я.