Ближе к концу стажировки принимающая сторона сделала нам неожиданное предложение. Дело в том, что летом следующего года Америка должна была отметить 200-летие независимости. Так вот, руководство университета сказало: оставайтесь. Еще на семь месяцев, до четвертого июля 1976-го. Все расходы мы берем на себя.
На широкий жест американцев совершенно непредсказуемым и удивительным для нас образом отреагировала Москва. Пусть ребята решат сами! Иняз дал нам карт-бланш.
Голосование группы закончилось с теннисным счетом 6:4. В пользу того, чтобы не менять сроки и немедленно возвращаться домой. Много лет спустя как минимум два человека признались, что они готовы были продолжить стажировку, но проголосовали иначе, подумав, что демократизм родного института — это на самом деле проверка, ловушка, провокация.
Итак, мы собирались домой. 72 доллара в месяц, которые нам выдавали в течение почти полугода, были тогда приличной суммой. Джинсы по 11 долларов, пластинки по 3–4, кока-кола из автомата по 25 центов за баночку, кстати, тоже входившую тогда в число экзотических сувениров… А еще — в большом количестве книги и подаренные нам американцами толстенные словари. В итоге наши чемоданы набрали неприемлемый для «Аэрофлота» вес.
Ручная кладь, спасай, милая! Помню, один из нас, купивший юной жене искусственную шубу, вложил к ней в кофр еще несколько килограммов печатных изданий и небрежно (мол, так, мелочь в салон) перекинул его через мощное плечо. Уловка едва не закончилась серьезной травмой. Провожавший нас местный профессор решил помочь гостю и перехватил у него «шубу». Не ожидая, что предмет одежды может оказаться столь тяжелым, ученый под грузом родной литературы рухнул на пол прямо перед таможней.
Наши прозаические проблемы не очень волновали моего близкого друга. Ведь он был занят упаковкой литературы запрещенной. По одному листочку — в специально для этого купленные бутылочки с шампунем.
Маленькая книжечка с протоколом заседания Союза писателей СССР по делу Александра Солженицына была обработана по всем, какими я их себе представляю, законам контрабанды. Каждая страничка крамольного текста заворачивалась в маленький целлофановый пакетик и отправлялась в густую непрозрачную жидкость. В итоге таможня — уже советская — не усмотрела ничего странного в запредельной «чистоплотности» студента, везущего домой со стажировки пятифлаконовый запас жидкого мыла. Потом видел странички развешанными у друга в ванной — подсушиться. А шампунем вся его семья пользовалась еще полгода. Как раз до 200-летия независимости США.