Клэр пыталась храбриться.
— Что они пялятся? — Поежилась.
Я разжала кулак, внимательно посмотрела на линию судьбы. Жизнь будет тяжелая.
— Смотри в другую сторону.
От напряженного ожидания прошиб пот. Кто знает, вдруг они станут друзьями? Может, мать все-таки не затеяла никакую игру. Или хотя бы не самую подлую. Клэр могла бы ей писать, а потом когда-нибудь дать хороший отзыв о ее поведении.
Я увидела мать. Она ждала, пока охранник открывал дверь. Ее волосы снова отросли и лежали спереди с одной стороны, точно белесый шарф. Помедлила, нервничая, как и я. Такая красивая… Я всегда изумлялась ее красоте. Даже когда не видела ее всего лишь вечер, при встрече перехватывало дыхание. Она похудела, все излишки плоти растаяли. Глаза сделались еще ярче, я ощущала их взгляд через ограду. Очень прямая, мускулистая и загорелая. Теперь не Лорелея, а убийца из «Бегущего по лезвию». Подошла широким шагом и с улыбкой, но в руках, которые легли мне на плечи, сквозила неуверенность. Мы посмотрели друг другу в глаза, и я ошеломленно поняла, что одного с ней роста. Ее глаза всматривались в глубь, отыскивали что-то знакомое. Я вдруг застеснялась своих модных тряпок и даже Клэр. Мысль, что могу сбежать от матери или даже хотеть этого, обожгла стыдом. Вот теперь она меня узнала и обняла! Протянула руку Клэр:
— Добро пожаловать в Вальхаллу!
Я представляла себе ее чувства — увидеть женщину, у которой я живу и которая нравится мне так сильно, что я ни разу о ней не написала. Теперь мать видела, какая она красивая, какая нежная, с детскими губами, лицом как сердечко, изящной шеей и недавно подстриженными волосами.
Клэр с облегчением вздохнула, увидев, что мать сама сделала первый шаг. Она ничего не понимала в ядах.
Мать села рядом и накрыла мою руку своей, которая уже не казалась большой. Она тоже это заметила и приложила ладонь к ладони — почти сравнялись. Она постарела, вокруг глаз и тонких губ на загорелом лице пролегли морщинки. А может, это только на фоне Клэр… Она была сталью, расчетливой, твердой, острой. Клэр — мягким воском. Я молила Бога, в которого не верила, чтобы все поскорей закончилось.
— Я себе совсем не так представляла тюрьму, — произнесла Клэр.
— Ее на самом деле не существует. — Мать элегантно повела рукой. — Это иллюзия!
— Да, вы написали в стихотворении…
Ее новая публикация в «Айова ревью», про женщину, которая превращается в птицу, боль от прорезающихся перьев.
— Оно прелестно!
Я поморщилась от старомодного, актерского слога. Представила, как мать высмеивает ее перед соседками по блоку. Я больше не могла защитить Клэр, слишком поздно. Вечный намек на иронию в уголках материнского рта превратился в глубокую морщину, застывший жест.