Хотелось прижать Клэр к груди, но что-то внутри меня ее отталкивало. Я напоминала себе, что это Клэр, она меня любит. Только вот она не могла сама о себе позаботиться, и меня уносило прочь. Она тянулась к моей руке, хотела войти. А я сомневалась, что смогу опять ее спасать. Лабиринт рисунка на двери закончился тупиком, павлиньим глазом.
— Мать сказала бы, что самое худшее — потерять самоуважение.
Снова слезы. Ее резкая, болезненная икота отдавалась у меня в горле. Она заколотила по двери кулаком, а может, головой. Терпеть это не было сил, пришлось снова лгать:
— Ты же знаешь, Клэр, он вернется! Он тебя любит!
Плевать, вернется или нет! Он хотел отправить меня обратно, и за это пусть разобьет вдребезги свой классический «Альфа Ромео» цвета собственной седины!
— Если бы я знала, что такое самоуважение, то, может, смогла бы судить, потеряла я его или нет, — донесся ее голос.
Страшно хотелось спать, глаза слипались. Я прислонилась головой к двери. В гостиной мигала гирлянда, по неоткрытым подаркам рассыпались иголки.
— Хочешь есть?
Она ничего не хотела.
— Возьму себе что-нибудь и мигом вернусь.
Я приготовила бутерброд с ветчиной. Под ногами хрустела хвоя. Бутылка хереса исчезла. Наверно, она прихватила ее с собой. Ожидается похмелье века! Подаренный портрет стоял на кофейном столике. Я отнесла его к себе. Посмотрела в ее глубокие глаза, почти услышала, как она спрашивает: «Что ты будешь, круассан или бриошь?.. Куда бы ты хотела поехать?» Провела пальцем по высокому округлому лбу, как у готической Мадонны. Вернулась к ее двери, постучала.
— Клэр, открой!
Она перевернулась, скрипнули пружины кровати. Встать было трудно. Три спотыкающихся шага к двери. Возня с замком. Я вошла, и она рухнула обратно на постель, все в том же красном халате. Копошилась, как крот, натягивая одеяло. Слава богу, больше не плакала и вот-вот должна была заснуть. Я выключила Леонарда Коэна.
— Так холодно… — пробормотала она. — Ляг со мной!
Я залезла, как была, в одежде. Она прижала холодные ступни к моим ногам, положила голову мне на плечо. Простыни пахли хересом, немытыми волосами и «Дыханием времени».
— Не уходи. Обещаешь? Побудь со мной…
Уснула. Я взяла ее холодные ладони, прижалась головой к ее лбу. Смотрела на нее в свете ночника, который теперь горел круглосуточно. Из открытого рта вырывался громкий храп. Я сказала себе, что все уладится. Рон или вернется, или нет, а мы будем по-прежнему жить вместе. Он меня не отошлет. Просто ему неприятно видеть ее в таком состоянии. Если она не станет это демонстрировать, его все устроит. Ему нужно хорошее шоу.