С чего он взял, что он урод? Прыщи бывают у всех.
— Я никого к себе не подпускаю, — отозвалась я наконец.
Пририсовала флакон с барбиталом натрия на лоскутном коврике у кровати, крошечные ярко-розовые таблетки на темном фоне.
— Почему?
Почему? Я устала от мужчин, которые маячат в дверях, подходят слишком близко, пахнут пивом или виски пятнадцатилетней выдержки. От мужчин, которые не заходят с тобой в операционную, бросают накануне Рождества, хлопают сетчатой дверью. Которые влюбили тебя в себя, а потом передумали.
Целый лес мальчишек, которые следят за тобой глазами, лапают за грудь, машут перед носом долларами, а взглядом уже сбивают тебя с ног и берут то, что считают своим по праву.
Перед глазами еще стояла женщина в красном халате. Она умоляла, ползала на коленях на виду у соседей. И другая — на крыше, на ветру, тихая и странная. Женщины с таблетками, ножами, женщины, красящие волосы. Женщины, смазывающие ради любви ядом дверную ручку, готовящие слишком много еды, устраивающие стрельбу в детской. Я знала, как заканчивается эта пьеса, и не хотела больше никаких проб. Это не смешно и не забавно — русская рулетка с тремя пулями.
Нарисовала зеркало на стене, противоположной комоду, там, где его на самом деле не было, и в красноватой темноте — собственное отчаянное лицо с длинными белыми волосами, в пурпурном бархатном рождественском платье, которое так и не удалось поносить. Ту меня, которая умерла вместе с ней. Нарисовала себе на шее красную ленту. Стало похоже, как будто перерезали горло.
— Ты лесбиянка? — спросил Пол Траут.
Я пожала плечами. Может, и лучше бы… Вспоминала, как чувствовала себя, когда мы танцевали с Оливией или когда Клэр поцеловала меня в губы. Не знаю. Люди просто хотят быть любимыми. В этом и загвоздка со словами, они слишком четкие и определенные, негибкие — стул, глаз, камень. Не отражают чувства, всегда что-то остается за кадром. Подумала о любовниках матери: Джереми, Иисусе и Марке, — молодых мужчинах с подтянутым прессом, блестящими глазами и голосом, как обувной атлас на голой коже груди. Вспомнила, какая красивая была Клэр, когда выделывала в гостиной жете и па-де-бурре. Как я ее любила…
— Это важно? — Я подняла глаза.
— А для тебя вообще что-нибудь важно?
— Выживание. — Хотя даже это теперь казалось неправдой.
— Негусто.
Я нарисовала в комнате Клэр бабочку, хвостоносца. Добавила белую капустницу.
— Больше пока не получается.
Когда ему снова разрешили гулять, мы стали ходить вместе. Девчонки окрестили его моим бойфрендом. Еще одно слово, не отражающее реальность. Пол Траут был единственным человеком, с кем я могла поговорить. Он хотел встретиться, когда мы отсюда выйдем, просил адрес, телефон, какие-то координаты, но я не знала, куда меня отправят, и не могла положиться на мать. Я решила не сообщать ей новый адрес, не хотела иметь с ней ничего общего. Он оставил мне название магазина комиксов в Голливуде, сказал, что будет оставлять там письма.